Государыня

Покорно прошу вашу милость выслушать меня, — прижав руку к сердцу, произнёс Сапега. — Это касается лично вас, государыня, а по иному поводу я б не осмелился вас беспокоить.

Елена присмотрелась к лицу Сапеги и увидела в его глазах страдание.

- Иди за мной, — сказала королева и направилась к палатам наместника.

Придворные Елены поняли, что случилось какое‑то несчастье, и следом за нею никто не двинулся.

Елена вошла в трапезную, велела Сапеге сесть к столу и выпить вина. Когда он осушил кубок, она сказала:

   — Теперь говори. И не смей лукавить. Уличу — не сносить тебе головы.

Матушка–королева, я готов к любому наказанию. Случилось несчастье, последствия которого ещё во тьме. Вам должно быть в Кракове. Проявите милость и, не мешкая, отправляйтесь в путь.

Как ни была Елена мужественна, но при этих словах у неё дрогнуло сердце. Она догадалась, что несчастье касается Александра.

   — Говори, что произошло?

- Вы только не волнуйтесь, ваше величество. С вашим супругом, может быть, ещё ничего не случилось. Он всего лишь куда‑то отлучился из дворца, из Кракова.

- Ты хочешь сказать «исчез»? И когда это произошло, по какой причине?

- Похоже, что так, государыня, он исчез. Случилось это две недели назад. — Сапеге всё-таки захотелось устрашить королеву: взыграли прошлые обиды. — Тайна исчезновения пока не разгадана, хотя мы уже знаем, что к тому причастен князь Михаил Глинский и граф Гастольд Ольбрахт. Других подробностей не ведаю.

   — Говори всё по порядку. Когда он исчез после моего отъезда?

   — Это случилось через два дня, как вы уехали. На другой день меня послали догонять графа. Выходит, что сегодня миновало шестнадцать дней.

   — Но откуда твоя уверенность, что за минувшие дни его не нашли? Может, он жив и здоров и пребывает в Вавеле за кубком вина?

   — Господи, матушка–королева, может, и нашли, но вам должно быть в Кракове по другим причинам. Проявите милость…

Елена пристально посмотрела на дворецкого короля и поняла, что он страдает искренне: ему было за что любить короля. Сама Елена не могла сказать определённо, готова ли она мчать в Краков. Её сердце рвалось в Москву. Она отдала бы всё своё достояние, только бы поскорее добраться до Кремля. Что‑то подсказывало Елене, что если она изменит своему желанию, жажде, мечте, то ей уже никогда не будет дано прикоснуться к родимой земле, к камням, под которыми покоится прах родителей. Предчувствие её не обманывало. Да, ей не суждено было вернуться на родину, как ни стремилась она к ней.

И всё-таки после долгих раздумий, сделав не меньше сотни шагов по трапезной, Елена поняла, что над нею господствует более высокий долг, нежели горячее желание побывать на могилах родителей. Она оставалась государыней, а её супруг — государь — был в беде. Любила она его или не любила — сие не шло в счёт. Долг оставался превыше всего, и она не могла его нарушить, ибо на том целовала крест. Будь её батюшка здравствующим, он бы сказал, что она поступила как истинная государыня, супруга и православная христианка. Потому Елена отвергла повеления души о поездке на родину и промолвила:

   — Ты, пан дворецкий, отдохни в палатах Прокофия и воинам дай отдых. Нас же нагонишь в пути.

Сапега поклонился Елене.

   — Благословляю вас, матушка–королева, за мудрое решение. А нам и правда надо отдохнуть.

Елена покинула трапезную и палаты наместника Прокофия Татищева, вышла на площадь и сказала возникшей рядом Пелагее:

   — Мы возвращаемся в Краков. Так угодно Господу Богу. — Она тут же подошла к Татищеву. — Спасибо тебе, боярин Прокофий, за хлеб–соль и заботы. Блюди нашу с тобой землю, помни мои уставы, а мне на Русь пока дорога перепахана. Мы возвращаемся в Краков.

   — Что‑то случилось, матушка?

   — Случилось, Прокофий. — Она очень тихо добавила: — Король попал в беду, а в какую, и сама того не ведаю. Только помолчи о том, что услышал: нет пока причин для печалей. Ну, прощай.

Елена направилась к карете и скрылась в ней. Горожане уже не гомонили. Появление отряда воинов, озабоченный вид государыни — всё это насторожило их, и, когда карета и весь кортеж тронулись в путь, на площади царила тишина да кое–где горожанки, сняв платки, махали ими. Нарушил тишину лишь колокольный звон на соборе Богоматери и на церкви Всех Святых.

Глава тридцатая. КУБОК ДЛЯ КОРОЛЯ

Спустя двадцать дней после исчезновения короля Александра во дворце Вавель было принято решение о созыве польского сейма. Этому предшествовала долгая беседа архиепископа Николая Радзивилла, принца Сигизмунда, канцлера Влада Монивида, графа Гастольда Ольбрахта и князя Павла Миндовга, одного из потомков короля Миндовга. Вёл беседу архиепископ. Его лицо было сурово, глаза горели мрачным огнём. Да ни у кого на лицах не было спокойствия. Все находились в подавленном состоянии духа.