Готическая коллекция

— Как ничего нового? А это? — Катюшин перемотал пленку назад. Катя снова услышала: «Мужчина лет пятидесяти пяти…» — А это? Это разве тебя не насторожило? А я уже с нашим оперативно-поисковым отделом связался. Они похороны Преториус негласно снимать будут, и, кажется, уже сегодня. А фотки оттуда потом мне сюда перекинут. Снимки самого Преториуса и охранников, какие на кладбище приедут. А потом с карточками этими снова к Гусеву махну. А вдруг он и опознает кого, а? Вдруг это муженек ее с охраной там тогда был, следом за ней в тот ресторан пожаловал? Вот тогда улика будет против этого хмыря наглого убойная!

— Тебе просто покоя не дает, что Преториус тебя проигнорировал, — сказала Катя. — По-моему, все это вздор.

— Ладно, это мое дело. — Катюшин обиделся. — Эх ты, а я думал тебя наповал сразить. А ты тоже что-то того, ромашка.

— Что — того? — спросила Катя, думая совсем не о прослушанной только что записи. — Клим, пожалуйста, выражайся нормальным языком.

— Бледно реагируешь, — передразнил ее Катюшин и небрежно швырнул диктофон в ящик стола. — Ну все, до вечера. Не смею надоедать. А то муж хватится…

Глава 24 ТУМАН

После обеда по предложению Кати они мирно загорали на пляже. Сильно парило. Где-то над морем собирался дождь. На закате небо стало оранжевым. Вдоль горизонта поплыли фиолетовые облака, как полки на параде. Первое облако было похоже на гриб, второе — на ежа, седьмое — на кактус, тринадцатое — на зубастого злого волка.

— Ты как мыслишь, эта девчонка действительно что-то видела? — спросил Мещерский.

После долгого сонного послеобеденного молчания и созерцания небесного свода вопрос прозвучал, словно корабельный колокол: полундра, все по местам.

— Что-то из головы у меня не идет эта девчонка. — Мещерский перевернулся на живот, подставляя закатному солнцу порозовевшую спину.

— Показала-то она при всех свидетелях на тебя, моя радость. — Катя хищно пощекотала дремлющего, точнее притворяющегося, что дремлет, Кравченко. — Ну-ка, признавайтесь, где вы были с восьми до одиннадцати?

— Ну, она могла его просто с кем-то спутать, — заметил Мещерский.

— С кем это меня можно спутать? — Кравченко живо открыл глаза. — Это мою-то яркую внешность?

— Не ори мне в ухо. — Мещерский откатился по песку. — А перепутать она тебя могла с тем, кто почудился ей похожим на тебя. Это ж шизо, больной мозг.

Тут тысячи ассоциаций сразу могли возникнуть.

— Или же она сделала это намеренно, — сказала Катя, — отвлекала внимание от кого-то другого.

— От кого? — хмыкнул Кравченко.

— Ну, кроме нас, там еще были люди. Но это все равно что гадать на кофейной гуще — что она там хотела нам сказать, что выразить. Нет, я хочу сама с ней поговорить. — Катя вздохнула. — И возможно, даже сегодня вечером, если участковый здешний раскачается. Мы с ним сходим к Крикунцовой домой.

Мещерский покосился на Кравченко. Тот вроде бы снова созерцал облака: тридцать шестое — копия вороны на заборе, сороковое — кленовый лист.

— Если получится, ты меня проводишь к Крикунцовым? — спросила Катя Драгоценного В.А.

— Вот правильно, вместе идите, — встрял Мещерский, — может, девочка еще разик на тебя, Вадик, взглянет и…

— Ив обморок шлепнется? Ах, я ужасен, ах я опасен, — прорычал Кравченко, — я бегаю по Африке и лопаю детей… Катька, да прекрати ты меня щекотать!

Он вскочил, сгреб ее в охапку, поднял с песка.

— Все, мочить без пощады! Мочить! Эй, Серега, да она ж еще тут ни разу в море не окуналась!

— Пусти, холодно, ай! Вода — лед, пусти. — Катя сражалась за свою свободу отчаянно, но больше для вида.

А вода оказалась как на грех теплой, прогретой солнцем на мелководье. Кравченко отпустил ее, и Катя поплыла. Крохотные соленые волны плескали в лицо.

Катя закружилась в воде как юла, брызгаясь на Кравченко, бултыхая ногами. Потом перевернулась на спину. Ну и небо тут — как на юге! Небо стало медно-золотым, облака потемнели: вот сорок пятое облако — точь-в-точь гроздь спелого винограда, а вот пятидесятое — как чьи-то пышные кудрявые волосы, растрепанные ветром. Вспыхнули последние закатные лучи, море покрылось пурпурной рябью. Катя плыла, наслаждаясь каждым своим движением. Тело в воде было послушным, легким, просто невесомым. Облака, освещенные солнцем, внезапно из темных сделались золотыми. Как кудри Водяного… Катя опустила лицо в воду — ровное песчаное дно. Зеленая мгла внизу.

А вдруг прямо сейчас мелькнет серебристый плавник?

«Рыба, пловец» — вспомнились странные слова Линка.

Когда она вышла на берег, Кравченко и Мещерский все еще совершали свой фирменный заплыв — кто кого? Катя вытерлась досуха, закуталась в полотенце и села на песок. Смотрела, как играют на воде оранжевые блики — вспыхивают, гаснут, точно искры… «Печален Водяного взгляд, а волосы золотом горят».

Она увидела, как из моря на берег вышел человек и направился к ней — темный стройный силуэт. Тень.

Ведь если долго смотреть против солнца, черты неразличимы, даже знакомые, любимые, родные. Видна лишь тень.

— Держи подарочек со дна морского.