Готова на все (СИ)

- Неважно. Книги для меня святое, - с абсолютной уверенности в своей правоте отмахнулся отец, - Теперь здесь, - глазом оценщика он осмотрел гостиную, - В этом шкафу, действительно, все ваше, - милостиво признал он, с явным сожалением оглядывая хрусталь и фарфор в серванте, - А вот гарнитур – имущество семьи и должен остаться здесь. – он кивнул на старинные, с гнутыми ножками диван и кресла.

- Гарнитур мне подарил дядя, когда уезжал в Израиль. Это единственное, что у меня от него осталось. Он принадлежит мне и останется у меня.

Будто не веря своим ушам, отец повернулся к бабушке и поглядел на нее сверху вниз. Она ответила ему таким взглядом, что Эля четко поняла – все. Лимит терпения и смирения иссяк. Обещанная бабушкина выдержка развеялась, как дым. Сейчас что-то будет. Эля вздохнула. Что ж, она так и предполагала. Подобные игрища – не для бабушкиного темперамента. Дурак отец и супружница его идиотка. Обуздывать они собрались неукротимую старушку. Еще одни «ковбойцы». Вот она вам сейчас как закусит удила…

Услужливое воображение нарисовало сцену из старого американского мультика: бабушка-конь, с неистовым ржанием встающая на дыбы, и отец, лысый пупсик в сползающем на нос сомбреро, ласточкой вылетает из седла…

- Хорошо, - с видом завоевателя, милостиво дозволяющего побежденному не включать в репарации любимую табуретку, разрешил отец, - Можете оставит себе. Но при одном условии! Эти вещи не достанутся… им, - и он посмотрел даже не на Элю, а как бы в Элину сторону, вроде и не видя ее, но в то же время ясно давая понять каким таким «им» не должна достаться антикварная мебель.

… и башкой об столб!

- Знаешь, я поняла, - вдруг задумчиво откликнулась бабушка, - Ты меня как живого человека уже не воспринимаешь.

… и еще копытами его, копытами! Подкованными.

- Ты просто делишь с моей внучкой мое наследство, и боишься как бы ей чего лишнего не досталось, - и она метнула взгляд на Элю.

- Я-то тут при чем? Я в этом не участвую, - на всякий случай быстро пробормотала Эля.

- Но ты будешь смеяться – я еще вполне живая, - и бабушка сняла руку с запястья Эли, - Никакого наследства нет. Есть моя собственность, которой я буду распоряжаться по своему усмотрению.

Лицо отца стало страшным и одновременно – детским. Как у разозленного мальчишки, который все пытается доказать что-то маме, а та его не слушает, не слушает, не слушает!

- Еще там в серванте вещи, которые моя нынешняя жена принесла! – срываясь на фальцет, выкрикнул он.

- Не волнуйся, я не перепутаю твоих жен, - небрежно обронила бабушка. Она подошла к серванту и брезгливо, двумя пальцами изъяла из сверкающего хрустального изобилия два стеклянных бокала и фарфорового уродца неопределенного вида. Водрузила их на стол, некоторое время смотрела на них, иронически приподняв брови, потом процедила сквозь зубы, - Приданное, - повернулась и вышла из квартиры в общий коридор.

Эля услышала как хлопнула дверь в ее большую комнату.

Нынешняя жена громко, демонстративно-обиженно ахнула и с усилием выкатила на поверхность глаз две мелкие слезинки.

Переговоры о разделе завершились.

* Милый дом еще раз

Глава 24

- Пойдемте, тетя Света, - Эля вздохнула и поплелась следом. Почему она вообще согласилась прийти сюда? От безысходности, наверное. Жить в доме с каждым днем становилось все страшнее и тягостнее, а выхода она не видела. Пора бы уже знать, что даже самые доброжелательные и жаждущие помочь люди не решат твоих проблем. Проблемы – как дети, ждут решения только от тебя самой.

- Я еще задержусь, - многообещающе глядя на отца и совсем не глядя на Элю, бросила старая профессорша.

Ну вот, опять! Ей мало?

- Тетя Света, пойдемте, - настойчиво повторила Эля.

- Ребенком своим командуй, - отрезала Светлана Петровна. Дверь на отцовскую половину захлопнулась, оставив Элю одну в темноте и одиночестве общего коридора.

Глотая слезы, Эля прижалась лбом к стене. Никогда еще так неистово, так страстно ей не хотелось иметь свою собственную, действительно отдельную квартиру. Квартиру, в которой соседи будут не в одном коридоре, а снаружи, за плотно закрытой дверью. И главное, они будут по-настоящему чужими, а не бывшими своими и родными, за время «свойскости» и «родности» прекрасно изучившие все ее уязвимые места и отлично ориентирующиеся в том, как сделать ей больно. Она запрет дверь, и они с Ясем окажутся в безопасности и не будут зависеть ни от чьих капризов, ни от чьего гнева, ни от чьей милости. Ну ладно, еще бабушку возьмут, куда от нее денешься. Но больше – никого. Хватит с нее родных. И близких тоже хватит.

Тяжело волоча ноги, Эля побрела к своей двери. Недостижимые мечты. Ей не разорвать эту сцепку из двух квартир, которую она выковала сама, своими руками, своим дурацким чувством долга. Когда мама умерла, цепь эта истончилась, ее было так легко порвать.