Готы

Итак, взяв Трою-Илион, причем, в отличие от греков Агамемнона не хитростью, а приступом, или, как говорили наши предки, «на копье», без помощи Троянского коня[248], готы позволили себе краткую передышку, чтобы смыть с себя кровь и пот сражений, а заодно, конечно же, грехи, в горячих источниках крошечного, но хорошо укрепленного городка, обретшего бессмертие благодаря Публию Овидию Назону, упомянувшему его в одной-единственной строчке своих «Тристий» – «Скорбных элегий», сочиненных угасавшим от тоски по изгнавшему его навечно «Граду»[249] поэтом-плейбоем, сосланным за «аморальный образ жизни» принцепсом Августом в «суровую» Тавриду:

«Вскоре возвышенных стен Анхиалийских достичь» (I, 10. 35).

Судя по всему, этот поход готов «за зипунами» представлял собой морскую экспедицию с высадкой десанта, вскоре возвратившегося с добычей на корабли. Так что от готского набега пострадали лишь прибрежные римские области и города. В описываемое время Эфес располагался еще у самого моря, от которого его сегодня отделяют семь километров суши, ибо море с тех пор отступило. Невольно напрашиваются параллели между морскими набегами готов и начавшимися восемью столетиями позже морскими рейдами других скандинавских грабителей – викингов. Правда, морские экспедиции этих отдаленных потомков готских «северных людей» приобрели гораздо больший, почти что всемирный, размах, далеко превзойдя в этом отношении морские рейды их отдаленных готских предков, как известно, так и не доплывших до Исландии, Гренландии, Америки.

Историки до сих пор задаются вопросом: кем следует прежде всего считать норманнских викингов – чрезвычайно подвижным разбойничьим племенем или народом величайших основателей средневековых государств, пусть и пользовавшихся весьма нетрадиционными методами? У нас же возникает вопрос к Иордану: как понимать его фразу о том, что готы вернулись «в свои места»? Означает ли упомянутое им возвращение готских «викингов» в «свои места», что готы вернулись к себе на родину?

Действительно ли территория нынешней Южной России, названной более поздними, норманнскими, викингами «Эстервег»[250], стала для готов новой родиной? Создали ли мигрировавшие на юг германские переселенцы в сегодняшней Южной России нечто большее, чем удерживаемые с большим трудом, постоянно обороняемые от наседавших со всех сторон противников опорные пункты, или, по Марксу, «стоянки», «разбойничьи гнезда», вроде позднейшей Запорожской Сечи, откуда готы периодически выходили на грабеж и куда периодически возвращались «дуванить»[251] добычу и зализывать раны?

На этот счет существует множество самых разных мнений. Как правило, мнения советских историков расходились с мнениями историков несоветских, по крайней мере, после разгрома в 30-е годы XX в. как «антинаучной» школы правоверного марксиста академика-большевика М. Н. Покровского, придерживавшегося самой что ни на есть «норманнской» теории происхождения российской государственности. М. Н. Покровский, подобно своим «непролетарским» предшественникам – Н. М. Карамзину, С. М. Соловьеву и прочим, опирался на версию, изложенную в «Повести временных лет», долгое время приписываемой киево-печерскому монаху-летописцу Нестору, об основании первого в истории России государства от Ильменя до Днепра варягами Рюриком[252], Олегом[253] и Игорем[254] «со товарищи», чье норманнское (скандинаво-германское) происхождение не подвергалось сомнению никем из известнейших русских историков, кроме разве что М. В. Ломоносова, да и товарищем Карлом Марксом. Приведем в качестве подтверждения обширную, но необходимую, на наш взгляд, цитату из главы четвертой уже цитировавшегося нами выше труда Маркса «Разоблачение дипломатической истории XIII века», извиняясь перед уважаемым читателем за небольшой – неизбежный – повтор: