Готы

Благодатский не мог спорить с подобной железной логикой, и не спорил. Делал свое дело: пил, курил. Сидел на лавочке, дышал теплым воздухом: мерещился легкий, едва заметный запах тления, вспоминалась раздираемая воронами кошка. Наблюдал за готочкой, которая постепенно пьянела и погружалась в свои мысли, плохо реагируя на редкие высказывания Благодатского. Через некоторое время ни с того ни с сего — начинала жаловаться на Рыжего.

— Собирались вместе сходить на готик-парти в субботу, я хотела открытое платье надеть — с туфлями и с ошейником. А он, пидор, в обед нажраться успел, приехал ко мне откуда-то злой и отпиздил меня… По спине все время бил, я как жираф — вся в пятнах стала…

— И что, накрылась вечеринка? — сочувствовал Благодатский.

— Не, почему накрылась? Мы ведь помирились потом сразу. Пришлось только вместо платья — кофту напяливать. По лицу-то он мне, слава богу, обычно не бьет.

— Почему?

— Не любит синяки целовать, видимо… Я вот покажу тебе сейчас, — поворачивалась спиной и неожиданно резко — задирала свитер. Благодатский видел фиолетовые отметины на бледной коже, но не интересовался ими: останавливал взгляд на черной ленте с застежкой — на бюстгальтере готочки. Чувствовал, как оживает в джинсах и наливается кровью член. Машинально поправлял его — придавал вертикальное положение, чтобы не торчал в сторону.

— Круто? — спрашивала Эльза — не поворачиваясь: брала стоявшую перед ней на земле бутылку и, запрокинув голову, лила в рот алкоголь.

— Да уж, ничего себе…

— А он еще все время обещает, что если я уйду от него — он с собой покончит, а я буду виновата. Он вообще постоянно хочет с собой покончить.

— Если б хотел покончить — покончил бы. А те, которые много говорят про это, ничего обычно с собой не делают. Да, не повезло тебе. Бедненькая готочка, — заметив, что Эльза собирается опустить свитер — поднимался с лавочки, приближался к ней: укладывал правую руку ей на бедро, левой — осторожно касался пятен на спине. Вплотную прижимался к ней и отстранялся торсом. Принимался тихо целовать ее незажившие ушибы, приподняв повыше левой рукой свитер и переместив руку под ним — на плечо. Правой — пробегал от бедра вверх, до полоски бюстгальтера: легко поглаживая кожу, двигался к груди.

— Что, что ты делаешь? — с легким придыханием и притворным возмущением говорила уже порядком пьяная готочка: хватала и тянула вниз своей ладошкой — ладонь Благодатского, начавшую изучать ее грудь. Крепко держала ее: чуть заметно — сжимала и разжимала.

Благодатский не отвечал и продолжал то же. Видел, что левая рука Эльзы — занята бутылкой. Направлял тогда ниже левую руку и пробирался к груди: безнаказанно мял и гладил ее, приподняв чашечку бюстгальтера. Кололся об острый шип окружавшего шею Эльзы ошейника. Все сильнее и сильнее упирался крепким членом в зад готочки, терся о него. Сквозь ткань двоих джинсов, разделявших их, — чувствовал исходящее от тела тепло. «Она должна быть уже совсем — мокрая…» — так думал тяжело дышавший Благодатский и слышал вдруг звонок сотового телефона.

— Это — мой, — тихо говорила Эльза: освобождала правую руку, отделялась от Благодатского и опускала свитер. Доставала из кармана маленький телефон и разговаривала по нему.

«Сейчас она поговорит, потом — допьем, посидим-подождем, чтобы совсем темно сделалось, и тогда…» — мечтал Благодатский. Мечтания прерывал неприятный вскрик Эльзы, ее испуганный голос и слова:

— Разрезал вены… Сука… Что делать…

Понимал: гот Рыжий, судя по всему, все-таки выполнил так или иначе свое обещание: совершил попытку покончить с собой. Это обстоятельство грозило расстроить планы Благодатского. Сильно ухудшало своим появлением его радужные настроения. «Нужно брать ситуацию в свои руки, а иначе — кроме дрочки в общажном сортире перед сном рассчитывать не на что: новую готку охмурять поздно…» — с неудовольствием думал Благодатский и ждал, пока Эльза закончит говорить по телефону.

— Это все я, все из-за меня! — запричитала она, спрятав в карман телефон и сделав несколько больших глотков из бутылки. — Ему кто-то сказал, что я с другим пацаном за бухлом ушла и не вернулась, а он сам — пьяный в доску… Пошел и вскрыл себе вены ножиком… Это все ты, все из-за тебя! — неожиданно подошла к Благодатскому и ударила его по плечу кулачком, не прекращая плакать.

— Не ори, — спокойно реагировал Благодатский и протягивал готочке сигарету. — Ничего с ним не случится, чтобы сдохнуть — надо вены на обеих руках в ванне с горячей водой разрезать, а так — ни хуя не будет. Испачкается только. Где он?

— Около второго входа, на скамейке возле сортира… Эти там все собрались и не знают, что делать: боятся подходить к нему — обещал ножиком пырнуть. А сам — рычит… Бля-я… Чего делать-то…

— Разберемся. Главное — спокойно и без истерик. Пошли на централку, — брал в одну руку бутылку с остатками, в другую — ладошку готки и уверенно двигался вперед.