Готы

— Ладно, ничего, — целовал Благодатский и заново разглядывал: словно успел за несколько дней совершенно позабыть — как она выглядит. Маленькая, с носом-крючочком и в черной шерстяной шали с крупными дырами-ячейками, Евочка казалась — усталой, смотрела из-под полуприкрытых глаз и объясняла: для чего встретились здесь:

— Мне тут — нужно человека одного найти… Пойдем, поищем…

Понимал: тут — это на площадке вокруг Ленина с неформалами и — не хотел ходить там, искать кого-то. Не мог отказываться: сам назначил встречу. Послушно отправлялся за Евочкой: первым делом выкуривала сигарету и покупала в ближайшем ларьке подземного перехода — пиво. Предлагала и ему: отклонял предложение.

— Ева! — радостно кричал вдруг совсем рядом чей-то неприятный голос.

Оборачивались, смотрели. С удивлением оглядывал Благодатский двух невысоких неформалов с неприятными красными лицами: неопрятно одетых и изрядно пьяных.

— А, привет… — рассеянно отвечала Евочка и не сопротивлялась, когда вплотную приближались они к ней и целовали — в щеку.

«Ни хуя — это что, она: с такими уродцами тусуется?..» — поражался Благодатский. — «Может, их и хотела отыскать здесь? Нет, как-то нехорошо получается: мне-то что с такими рядом делать… Блядь, вот говно…» Отходил чуть в сторону, закуривал и не слушал — о чем разговаривала Евочка с подошедшими. После, когда попрощавшись уходили — спрашивал:

— Это — кто?

— Так, ребята какие-то… — неопределенно отвечала Евочка.

— Что значит — какие-то? Они же тебя целовали даже! — не понимал Благодатский.

— Да я тут, кажется, недавно познакомилась с ними. Пьяная была, не помню толком… Целовалась с кем-то в засос — на спор!

«Ого, вот это — блядь…» — говорил про себя Благодатский, а вслух — просил Евочку быстро отыскать того, кого нужно отыскать и уйти или уехать в другое место.

— Да, да, сейчас. Мы — быстро… — поднимались лестницей из подземного перехода и шли к памятнику.

С неудовольствием оглядывал Благодатский открывшийся взгляду паноптикум: грязных, крикливых панков, самодовольных металлистов, чудных толкиенистов с волосами, перетянутыми ленточками через лоб: большими смешанными кучами лепились они по краям дорожек и площадки возле памятника. Пили пиво из больших пластмассовых бутылей, смеялись и переругивались. Неподалеку, как и ожидал — замечал пару ментов: хмурые, с глупыми лицами, прохаживались они по дорожке и постукивали себя по ладоням — резиновыми дубинками. Чуть подальше оказывались и гопники: не слишком большие и не представляющие собой особенной опасности. На улице уже сильно темнело: затянутое тучами осеннее небо казалось низким и тяжелым, а электросвет на окружающее был брошен — рекламами, редкими фонарями, окнами заведений и фарами автомашин, скользивших в различных направлениях мокрыми городскими асфальтами.

Готов почти не было: только несколько девочек в черном сидело у подножия памятника. Евочка шла неторопливо, оглядывалась по сторонам: искала. Подходили к готочкам: Благодатский видел одну — знакомую, которая, взглянув на него, отчего-то делала вид, что — не узнала. «Чего это она?» — думал. — «Может, бухая? А может, память короткая… У готочек, кажется, на редкость короткая память».

— Ты не видела ее? — слышал, как расспрашивала Ева одну из готочек: с выбритыми висками, густопокрашенными синим глазами и толстым крестом на шее. — Она обещала быть здесь, у нее телефон не работает, не могу позвонить ей…

— Нет, не видела. Не было ее тут, не было! — отвечала готочка.

— А если появится — скажешь, что я здесь, что ищу её? Скажешь?..

— Скажу.

— Только не говори, что я — с парнем. Не скажешь?

— Не скажу.

Довольная, словно бы решив тем самым все дело, звала Благодатского — на лавочку. Говорила:

— Посидим, поговорим пока. Я ее найду, и тогда — уедем: куда захочешь.

— Ладно, — соглашался Благодатский. — У тебя с ней — тоже лов?

— Лов? А, ну вроде того… — рассеянно слушала и отвечала.

— С кем же у тебя, интересно, не лов? — начинал потихоньку злиться: шел к лавочке и внимательно смотрел под ноги, чтобы не наступать на разбросанный повсюду мусор и осколки стекла.

— В смысле? — не понимала Ева.

— Ничего… — доставал и закуривал сигарету.

Разговаривали. Рассказывала — про свой институт, в котором училась на вечернем отделении, работая днями. Вновь говорила о том, что не любит читать и оговаривалась:

— У нас, правда, такая одна учительница была, молодая… Классная! Так все рассказывала интересно, я к ней ходила все время и даже книжки из-за нее стала читать…

— И что же ты прочитала? Чушь всякую про вампиров? — усмехался Благодатский.

— Не, про вампиров — это я сейчас читаю, нравится. А тогда я — ни за что не поверишь! — «Войну и мир» прочитала! Круто?

— Всю?

— Ну, не всю… Почти всю.

— Ага, круто. Я ее три раза читал.

Евочка приподнимала веки, непонимающе-долго смотрела на Благодатского, потом спрашивала:

— Это зачем?

— Раз — в школе. А два — так, сам. Интересно.

— Что — интересно?

— Трудно объяснить, не поймешь, — коротко отвечал. — Рассказывай лучше дальше про свой институт.