Готы

Заходил на доски под несколькометровым навесом: видел вдруг — мента. Мент казался совершенно пьяным: маленький, коренастый, с круглым красным лицом и съехавшей на лоб фуражкой, стоял он — неровно покачиваясь, и — мочился на забор, за которым тянулась стройка. Благодатский видел, как вилял из стороны в сторону освещенный свисавшей с крыши навеса и спрятанной от дождя ржавым абажуром лампочкой — ментовский член: щедро брызгал он на штаны и на темные ботинки с высокой шнуровкой крупными каплями. Решал: «Достойный противник… Менту уебать — святое дело, опасно, правда: так этот, кажется, не то что — сопротивление оказать, но даже — разглядеть меня толком не сможет. Правда, у него практики много, а я — пиздиться не умею почти: надо его сразу повалить, ебнуть куда-то посильнее: в солнечное сплетение или — по яйцам. Лучше — по яйцам: надежнее… Тут грязно, следов — до хуя: мои среди них никто не сможет найти, да и не станет искать. Разве будет мент рассказывать кому-то, что его, бухого, пацан отпиздил… Нужно подождать, пока — закончит и с досок выйдет в проулок, там — места больше. Блядь, да он ведь меня в упор, с трех шагов не видит! Мерзкий ебаный мент!..» Так и делал: ждал, а когда мент убирал в штаны член, не сумев до конца застегнуть ширинку, — тихо следовал за ним: пониже надвигал капюшон куртки: на всякий случай. Мента качало: почти заваливался на стену и бормотал что-то невнятное себе под нос. Почувствовав вокруг себя достаточно пространства, Благодатский окрикивал:

— Эй ты, бля! — и быстро догонял мента: приближался вплотную.

Мент медленно и не сразу разворачивался, пытался понять — что происходит и зачем его окрикнули. По привычке — разгибал сутулость, расправлял плечи и тянулся рукой — к поясу, на котором болталась резиновая дубинка. Пытался вытащить ее. Не получалось: не мог сразу отстегнуть застежку, а пока делал это — сгибался от сильного удара Благодатским — в пах: охал, хватался руками и оседал в грязь.

— Ах ты — сука! Ах ты — ебаный мент! — приговаривал Благодатский: ослепленный злобой, уже не глядя и не думая — наносил по крючившемуся серому телу удары: куда попало. Вскрикивал от боли мент, и хлюпала, брызгая в стороны, — грязь, задеваемая ногами Благодатского. — Убью на хуй! Убью, сука!

Слышал, как звучит в октябрьской темноте слово «убью» и вдруг — останавливался. Отходил на шаг назад, смотрел на мента: с открывшейся под упавшей с головы фуражкой — ранней лысиной, противный, извивался он в жидкой грязи, хрипел и продолжал держать руки в области паха. «Может, все-таки — нехорошо сделал?» — думал Благодатский. — «Он ведь беспомощный был, как дитё, а я его — так… Нет, ни хуя не нехорошо, хорошо! Он ведь — мент, а кто заставлял его быть ментом? А если мент — значит, говно, сука и пидор! И хуй с ним, с ублюдком, пускай корчится тут в грязи — будет в следующий раз думать, прежде чем гулять, нажравшись на пизженные деньги!.. Очень хорошо я сделал!»

Прежде чем совсем уйти — подбирал ментовскую фуражку: не понимая сам — для чего. Бросался бежать с места происшествия, испуганный и удивленный тем, что сдавленные крики мента не привлекли до сих пор к месту происшествия никого из случайных близких прохожих. «Зассали, наверное, просто… Зассали… Зассали…» — думал на бегу Благодатский и слушал, как гулко колотится внутри большое от радости и страха сердце.

В общаге — падал на кровать: вспотевший, в забрызганной грязью одежде. Дышал глубоко и часто.

— Опять пизды получил? — интересовался поднявший из-за книги глаза Неумержицкий.

— Не получил — дал… — отвечал Благодатский.

— Ага, заливай… Поэтому — грязный такой… Бля, а это у тебя откуда?! — замечал крепко сжатую рукой Благодатского — ментовскую фуражку, коричневую от жидкой, чуть подсохшей за время бега грязью.

— Скальп противника… — чуть подумав и посмотрев на неожиданный им самим головной убор, отвечал Благодатский. — Я, Неумержицкий, имел сегодня удивительную встречу с представителем правоохранительных органов…

— Хочешь сказать — мента отпиздил? — поражался.

— Именно…

— Да за что? Да как так получилось? — требовал объяснений Неумержицкий.

— Так… Просто так, — улыбался Благодатский. — Потом расскажу, сил нет…

Вытягивался на кровати — как был: в грязной одежде, скидывал только на пол кеды. Засыпал.