Готы

Некая благочестивая римлянка, одинокая и беззащитная, но, тем не менее, бесстрашно охранявшая порученные ее надзору священные сосуды. Ворвавшийся в ее дом гот был уже готов броситься на эту добычу. Но почувствовал страх, услышав слова благочестивой девы: «Ты можешь делать с сокровищем все, что хочешь, но оно принадлежит апостолу Петру, и святой сумеет наказать ограбившего его храм». Гот (видимо, знавший латинский язык — не исключено, что он, успел послужить под началом Алариха в римских «доблестных рядах») так испугался, что отказался от мысли завладеть сокровищами (а, возможно — и их хранительницей). Он доложил об этом происшествии Алариху. И получил от готского царя (благочестивого христианина, хоть и арианина!) приказ отнести под надежной охраной в базилику святого Петра приношения, посвященные апостолу. И проводить туда же благочестивую защитницу сокровищ православной (!) церкви. Когда туда по Риму двинулась толпа «благоразумных разбойников», которые бережно несли потиры, дискосы, лампады и кресты, сверкавшие драгоценными каменьями, она быстро превратилась в целую процессию. Своеобразный Крестный ход. Спасавшиеся бегством христиане, женщины с искаженными страхом лицами и с детьми на руках, беззащитные старцы, трепещущие мужчины (где ты, былая «квиритская» доблесть?), объятые паническим ужасом язычники (готский Фрауйя одолел-таки их «родноверческих» идолов!), варвары с оружием и платьем, пропитанным кровью (своей и чужой) и с мрачными лицами, на которых животные страсти смешались с неожиданно одолевшим их благоговением…Все это перемешалось вместе. И, по мере того, как толпа подвигалась к храму святого Петра, торжественные гимны прерывали дикие крики грабежа. Эту полную контрастов картину отцы церкви не без основания прославляли, как триумфальное шествие христианской религии.

Бесправным и беззащитным римлянам эти три дня (если придерживаться наиболее распространенной версии), конечно, показались бесконечно долгими. Хуже всего им, вероятно, пришлось в последний, третий день. В который готы, не успевшие еще как следует пограбить, пытались всеми средствами выжать из презренных и бессильных римлян все, что можно. Ведь богобоязненный Аларих повелел им щадить только жизни римлян (а не их здоровье). А между жизнью и смертью вмещается много всего, что одним — радость, развлеченье, а другим — страдание, мученье…

Хотелось бы, конечно, знать причины, по которым Алареикс не вывез из основательно выпотрошенного им Рима на Тибре в качестве добычи священную утварь Иерусалимского храма иудеев, привезенную туда победоносным императором Титом Флавием Веспасианом после разорения римлянами Иерусалима в 70 г. п. Р.Х. Может быть, «Аларикус рекс готорум», как добрый христианин, хотя и арианин, посчитал ее равной по святости священной утвари христиан и потому велел не трогать? Хотя другой арианин — царь вандалов Гейзерих, разграбивший Рим в 455 г., поступил иначе. Пощадив, по просьбе православного папы римского Льва I Великого, население Первого Рима и серебряную церковную утварь, арианин Гейзерих преспокойно вывез захваченне Титом иудейские храмовые святыни (включая знаменитый семисвечник-менору, чье изображение украшает герб современного государства Израиль), в столицу своего вандальскоаланского царства Карфаген. Где она и находилась до 533 г., пока не стала добычей православного восточноримского стратега Флавия Велизария. Присоединившего африканское царство потомков Гейзериха к державе благоверного василевса Юстиниана I Великого и перевезшего храмовую утварь иудеев в Новый Рим на Босфоре. Впрочем, есть сведения, что арабы-мусульмане, захватившие после разгрома испанского царства вестготов в 711–712 гг., сокровищницу вестготских царей, якобы нашли в ней какую-то часть сокровищ из иудейского Храма Единого Бога, в т. ч. отлитый из чистого золота «стол царя Соломона». Темна вода во облацех…