Сопоставляя данное описание Аммианом (XXXI, 7,11) боевой песни готов с его же свидетельством и сообщением и Тацита о бардите, можно посчитать, что речь идет о разных боевых кличах. Бардит поют все воины один и тот же, а тут, у готов, каждый поет о своем. Однако в другом пассаже тот же автор, рассказывая о битве при Адрианополе, пишет: «И притом, по обычаю, варварская толпа завыла дико и зловеще» (Amm., XXXI,12,11). Данное описание очень напоминает баррит. Может быть, это происходило на разных фазах боя? Ведь баррит для воодушевления войска поднимался непосредственно перед столкновением. Однако баррит был поднят готами в битве при Адрианополе при приближении римлян и при развертывании их в боевой порядок, тогда как сами готы планировали лишь обороняться, а не атаковать. Вероятно, в вышеприведенном пассаже Аммиан описывает общее впечатление от всего крика вражеского войска. Ведь петь можно, когда еще боец не вступил в непосредственное соприкосновение с врагом, чтобы воодушевить себя и устрашить врага, однако, переходя в атаку, человек из-за душевного перенапряжения уже не способен внятно произносить слова – он может только кричать. Так, конница готов также шла в атаку с шумом и криком (Procop. Bel. Goth., IV, 29,17). Иордан прямо указывает значение боевого клича своих соплеменников: «поощрительные побуждения» (Jord. Get., 155: hortatibus excitati).
Итак, когда обе стороны кричали, кто-то более смелый мог выбегать вперед и завязывать стычки, у Марцеллина – «более легкие бои» (leviora proelia). Это могли быть поединки воинов, распространившиеся именно в позднеримский-ранневизантийский период в связи с варваризацией армии. Ведь поединок является одной из черт «героического» военного дела. Обычно сражались желающие продемонстрировать свое мастерство (Procop. Bel. Goth., II,1, 20; IV, 31,11—16), впрочем, единоборство командиров не было правилом уже в VI в. У древних германцев поединок имел особое культовое значение: по нему гадали, кто выйдет победителем в кампании. В подобном поединке сражались пленный из того племени, на которое планировался поход, и соплеменник нападавших, каждый с отеческим оружием. Соответственно выигравший должен принести победу своей стороне в походе (Tac. Germ., 10). Поэтому зачастую военное противостояние племен разрешалось поединком, который и воспринимался как воля богов (Greg. Tur. Hist. Franc., II, 2). Другим вариантом объяснения «легкого боя» Аммиана Марцеллина может быть то, что это был метательный бой издали, когда снаряды еще редко долетали до цели, а кто-то мог выбегать вперед между строями и демонстрировать тут свое бесстрашие, завязывая стычки с такими же смельчаками из войска врагов. Сами поединки, скорее всего, автор должен был специально упомянуть.
Накричавшись и произведя желаемое впечатление на врагов, воины сходились еще ближе, бросая метательные копья. Когда противник приближается, то усиливается и эффективность поражения от его снарядов, поэтому воины смыкают щиты, образуя «черепаху». Этот вид строя делают обе стороны, однако нельзя исключить, что, в частности, в битве при Салициях «черепаху» сделали только римляне, поскольку далее оказывается, что у готов строй менее плотный.
Судя по всему, «черепаха» первоначально и чаще всего использовалась римлянами при штурме укреплений. Изображение такой «черепахи» мы видим на колоннах Траяна и Марка Аврелия[392]
. По-видимому, несколько позднее это построение было перенесено и в полевую битву, в которой «черепаха» могла быть как с «крышей» для защиты от неприятельского метательного оружия, так, по-видимому, и без нее[393].