Говори

Первые главы мне не нравятся. Кроме всех этих голых теток, он писал еще голубые картины, словно у него закончилась красная или зеленая краска. Он рисовал цирковых артистов и танцовщиков, которые выглядели так, будто стояли в тумане. Ему следовало заставить их хотя бы покашлять.

Но уже следующая глава бьет наповал. И уносит из классной комнаты. Она ставит меня в тупик, а мой мозг подпрыгивает от восторга и буквально вопит: «Я поняла! Я поняла!» Кубизм. Способность проникнуть вглубь и охватить то, что не лежит на поверхности. Сдвинуть оба глаза и нос набок. Нарезать кубиками, точно стебли сельдерея, и тела, и столы, и гитары, а потом трансформировать их, чтобы реально начинать видеть так, как ты их видишь. Потрясающе. И каким тогда ему казался наш мир?

Мне хотелось бы, чтобы он пошел в старшие классы средней школы «Мерриуэзер». Не сомневаюсь, мы могли бы поладить. Я просматриваю всю книжку, но не вижу ни одной картины с деревом. Может, у Пикассо тоже плохо получались деревья. Почему я зациклилась на такой убогой идее? Я рисую дерево в стиле кубизма с сотнями тощих прямоугольников вместо ветвей. Они похожи на железные шкафчики, коробки, осколки стекла, губы, с коричневыми треугольными листочками. Я кидаю набросок на стол мистера Фримена. «Ну вот, ты уже начинаешь продвигаться», — говорит он и поднимает вверх большой палец.

Рядом с водителем

Я хорошая девочка. Целую неделю я хожу буквально на все занятия. Приятно снова быть в курсе того, о чем говорят учителя. Мои родители получают экстренное информационное сообщение от школьного психолога. И не знают, как реагировать: то ли радоваться, поскольку я исправляюсь, то ли сердиться, поскольку приходится радоваться уже одному тому, что их ребенок каждый день ходит в школу.

Школьный психолог убеждает их, что меня следует наградить — типа, бросить мне косточку. Они останавливаются на новой одежде. Старая становится мне мала.

Но идти за покупками с мамой? Лучше пристрелите меня и тем самым избавьте от страданий. Что угодно, только не шопинг с мамой. Она ненавидит ходить со мной за покупками. В торговом центре она размашисто шагает впереди, подбородок вздернут, веки трепещут, потому что я отказываюсь примерять практичные, «стильные» вещи, которые ей нравятся. Мама — скала, я — океан. Мне приходится надувать губы и закатывать глаза, пока она наконец не рассыпается на тысячи мелких фракций прибрежного песка. На это уходит много энергии. Не уверена, что она у меня есть.

Маме явно не улыбается тащить меня на веревке в торговый центр, чтобы слушать мое нытье. Родители объявляют, что я заслужила новую одежду, но добавляют, что подобрать ее я должна в «Эффертсе», где у мамы скидка. После школы мне надо будет сесть на автобус и встретиться с ней прямо в магазине. Отчасти я даже рада. Войти, купить, выйти — это почти как содрать пластырь.

Похоже, хорошая идея, если только не стоять на автобусной остановке перед школой в бушующую над округом метель. Из-за ветра кажется, что на улице мороз градусов двадцать, а у меня нет ни шапки, ни варежек. Я поворачиваюсь спиной к ветру, но тогда у меня начинает мерзнуть задница. Снег залепляет глаза и набивается в уши. Поэтому я не слышу, как рядом останавливается машина. Когда раздается гудок, я едва не подпрыгиваю от неожиданности. Это мистер Фримен. «Тебя подвезти?»

Я в шоке от машины мистера Фримена. Синяя «вольво», надежная шведская тачка. А я-то думала, что у него старый «фольксваген» по типу автобуса. Внутри чисто. Мне почему-то казалось, что его машина должна быть забита художественными принадлежностями, плакатами и гниющими фруктами. Я залезаю внутрь, в салоне тихо играет классическая музыка. Чудеса, да и только.

По его словам, чтобы высадить меня в городе, ему придется сделать совсем маленький крюк. Он был бы рад познакомиться с моей мамой. От страха у меня расширяются глаза. «А может, и нет», — добавляет он. Я стряхиваю с головы тающий снег и подставляю руки под вентилятор отопителя. Он включает вентилятор на полную мощность.

Пока оттаиваю, я считаю дорожные столбы на обочине дороги и отыскиваю глазами попавших под машину животных. В пригороде полно сбитых оленей. Иногда бедные люди берут оленину себе, чтобы запасти на зиму, но в основном туши продолжают гнить до тех пор, пока кожа не начинает свисать лентами с костей. Мы направляемся на запад, в сторону большого города.

«Тебе удался этот кубистский набросок», — говорит мистер Фримен. Я не знаю, что отвечать. Мы проезжаем мимо мертвой собаки. Ошейника на ней нет. «Судя по этой работе, ты заметно выросла. Ты даже не знаешь, как быстро всему учишься».

Я: Я вообще ничего не знаю. Мои деревья — отстой.

Мистер Фримен включает поворотник, смотрит в зеркало заднего вида, встает в левый ряд и обгоняет фургон с пивом. «Не суди себя слишком строго. Искусство на то и искусство, чтобы делать ошибки и уметь учиться на них». Он снова возвращается в правый ряд.