Говори и ты

* * *

В обратную сторону произносимые
имена, все,

из них крайнее, ржанием
в цари возводимое
перед изморозью зеркал,

окружённое, осаждённое
многоплодными родами,

просвет между зубцов в нём,
который тебя, единичного,
среди прочих имеет в виду.

Из книги Schneepart Партитура снега

* * *

Неразборчивый текст этого
мира. Всё двоится.

Сильные часы
признают правоту время-раскола,
с хрипом.

Ты, втиснут в собственную глубину,
выбираешься из себя
навсегда.

* * *

Я слышу, топор зацвёл,
я слышу, место не называемо,

я слышу, хлеб, когда смотрит
на повешенного, излечивает его,
хлеб, который испекла ему женщина,

я слышу, они называют жизнь
единственным прибежищем.

* * *

Мир, вслед которому следует заикаться,
мир, в котором я буду
побывавшим в гостях, имя,
испариной стёкшее со стены,
которую лижет снизу вверх рана.

* * *

Ты, с сумеречной рогаткой,
ты, с камнем:

Уже перевечер,
я свечу вслед себе самому.
Отведи меня вниз,
займись
нами.

* * *

Листок, лишённый дерева,
для Бертольта Брехта:

Что это за времена,
когда разговор
уже почти преступление,
потому что он многое из того, что было сказано,
подразумевает^{24}?

Из стихотворений, опубликованных посмертно Aus dem Nachlass

* * *

И как сила
иссиливает, чтобы
действовать:

противоображает в
«теперь», извечает в «за»,

Мышкин
целует Баал Шему^{25}
подол^{26} покровской
молитвы,

телескоп
принимает
лупу.

* * *

В продажности
нет надежды,
нормы, они же: мир до сотворения мира,
иссякают по сю сторону
свободы^{27}.

Наследуется
скрытое в открытом
начало.

Догадался? Ума на грош у тебя достало?
У меня
соседняя деревня взобралась
на моего коня^{28}.
На месте, где должен бы лежать камешек^{29},
гора вскармливает своё дерево
к разговору.

* * *

Я пью вино из двух бокалов
и цезуру царскую мучаю, мучаюсь
как тот
с его Пиндаром^{30},

Бог становится вилкой настройщика
как один из малых
праведников,

жребий из барабана, выпадает
наш грош.