Говори и ты

* * *

Под кожу рук мне вшито:

руками утешенное,
твоё имя.

Когда я замешиваю комок

воздуха, нашу пищу,
его заквашивает
слабое тление букв из
безумно-раскрытой
п'oры.

* * *

Глория^{21}

пепла позадитвоих сотрясённо-сплетённых
рук у развилки на три стороны.

Понтийское Однажды: здесь,

капля,
на
утонувшей лопасти от весла,
глубоко
в окаменевшей присяге,
оно зашелестит.

(На отвесном

тросе дыхания, тогда,
выше, чем сверху,
между двух узлов боли, пока
белая
татарская луна карабкалась к нам,
я зарывался в тебя и в тебя.)

Глория

пепла позади
вас, на три стороны,
руки.

То, что перед вами, с востока, вы-

пало жребием, страшно.

Никто

не свидетельствует
за свидетеля.

* * *

Целая нота:

из-под боли вступает виолончель:

силы тяги, ступенчато восходящие в противо-

небеса,
катят невнятицу перед
линией схода на посадку и к выезду,

вечер,

подъём по которому позади,
полон лёгочных разветвлений,

два

дыхательных облака дыма
роют яму в книге,
раскрытой шумом в висках,

что-то становится правдой,

двенадцатикратно накаляется

то, во что метко попали по ту сторону стрелы,

черно-

кровная пьёт
чернокровного семя,

всё — меньше, чем

оно есть,
всё — больше.

* * *

Большой, раскалённый свод

с вовне —
и долой —
рвущимся роем чёрных светил:

в окремневшем лбу овна

я выжигаю этот рисунок между
рогов, там,
где в пении извивов
срединная мякоть сгустившихся
сердце-морей набухает.

В

лоб чему бы
он не смог броситься?

Мир сгинул, я должен тебя нести.

Из книги Fadensonnen Нити солнца

* * *

Ты была моя смерть:

тебя мог я держать,
когда всё ускользало.

* * *

Разобранные на лом табу,

и мигрантство между ними,
во влаге миров, в
погоне за значением, в
от значений
побеге.

* * *

Роса. И я лежал с тобой, ты, в отбросах,

и гнилая луна
в нас бросала ответы,

мы рассыпались на крохи

и снова скатывались в одно:

Господь преломил хлеб^{22}

,хлеб преломил Господа.

* * *

Как по маслу, тихо

причалит у тебя между бровью и бровью
единица игральной кости
и здесь остановится,
малое око без век,
глядя вместе с тобой.

Из книги Lichtzwang Принуждение светом

* * *

Однажды — у смерти как раз был наплыв —

ты спасся в меня.

* * *

Как ты высмертиваешься в меня:

даже в последнем

изношенном
узелке выдоха
ты застреваешь
занозой
жизни.

* * *

Вырежь богомольную руку

из
воздуха
клешнями
глаз,
обрежь пальцы,
охолости поцелуем:

сложенное теперь

происходит, захватив дух.

* * *

Оставлена мне,

перечёркнута балками накрест,
единица:

по ней я должен гадать,

пока ты, завернувшись в дерюгу,
вяжешь чулок-тайну.

* * *

Богомол, опять,

в затылке^{23} того слова,в которое ты зарылся —,

в сторону нрава

смещается смысл,
в сторону смысла
нрав.