Еще в квартирном холле чувствуется восхитительный запах. Я не перепутаю это ни с чем. Папа готовит сальтимбокку[2].
Знаю, что это он, потому что в знаменитом блюде только он из всех наших знакомых заменяет шалфей розмарином. И вот свежий и сильный аромат этой специи блуждает по коридору, возбуждая аппетит. Пахнет освежающе, травянисто-мятные нотки щекочут ноздри, заставляя вспомнить, что не ела ничего с самого обеда в «Каролле», где сегодня отработала дежурную смену.
Стоит запереться, войдя в квартиру, как слух улавливает мужские голоса. Один из них принадлежит отцу. Меня удивляет, что у нас гости. Я не могу понять, кому принадлежит второй голос, потому что гость мало разговаривает, зато отец болтает без перерыва, смеется, как мальчишка. И между тем, успевает рассказывать секрет «самой вкусной сальтимбокки в городе». Разумеется, папа не считает иначе — у него это блюдо получается лучше всех, а я не спорю, чтобы не лишиться своей порции. Да и он, откровенно сказать, не плошает в кулинарии.
Из кухни также доносится песня одного из излюбленных папиных музыкантов — Риккардо Фольи[3]. Пройдя немного, я вижу папу, темпераментно делящегося своими познаниями с собеседником, которого со своего места мне не видно.
— Нет, что ты, даже не думай, Трастевере[4],во-первых, очень шумное место. Во-вторых, — дорогое. У нас в Монти, конечно, тоже баров, клубов и ночной музыки хватает, но здесь, по крайней мере, довольно дешево. К тому же, самый центр. Может быть, лучше снять небольшую квартирку рядом с твоим университетом, но я бы, конечно, советую тебе помириться с отцом.
Погодите. Что?
Блаженная улыбка мгновенно стирается с моего лица, и я, не заботясь больше ни о чем, выхожу вперед. За стойкой на высоком стуле расположился Лукас. Рядом с диваном я тут же замечаю дорожную сумку, не принадлежащую ни мне, ни папе.
Потом мы снова встречаемся взглядами, и я качаю головой в полном замешательстве.
— Как хорошо, что ты уже вернулась, Ева! — радуется отец. — А у нас гость!
Да, я вижу, но что все это значит…
— Лукас, что произошло? — Я все так же перевожу взор от него к его чемодану, и обратно.
Он потирает синие джинсы ладонями, глядя на меня.
Ощущает неловкость от происходящего, но и я тоже. И я!
— Твой друг поссорился с отцом, и тот попросил своих друзей, чтобы их сыновья не предоставляли ему ночлег.
Вот черт! Мистер Мэтью оборвал Лукасу нитки к людям, которые ему, как братья.
— Я бы мог снять номер в каком-нибудь мотеле, просто…, - Парень обволакивает меня долгим нежным взглядом.
Конечно, понимаю, что он пытается сказать, оттягивая ворот клетчатой рубашки. Не хочу, чтобы Лукас нервничал. Я торопливо разуваюсь, снимаю верхнюю одежду и возвращаюсь на кухне, однако волшебная музыка и чудесные ароматы больше не опьяняют. Жаль — папа вот-вот заканчивает с готовкой.
— У тебя есть замечательный друг, Ева, — говорит он. — Я даже не думал, что ты общаешься с сыном моего босса, — мужчина несмело хихикает. Он в полуобороте обращается к Лукасу: — Я ничего дурного в виду не имел, сынок.
Блэнкеншип вскидывает ладони и брови одновременно, приговаривая, что все прекрасно, чтобы моему отцу не пришлось краснеть. Он здесь, в моем доме — даже не верится.
Все это выглядит совершенно не реалистично. Когда папа отворачивается от нас, чтобы добавить специи и оливковое масло в салат, я, присев рядом с Луксом, наклоняюсь и шепчу ему в ухо:
— Друг?
Он искренне улыбается, отчего я не могу не быть счастлива.
В смысле, не знаю, что у него произошло с мистером Мэтью, и хочу, чтобы скорее все у них наладилось, но прямо сейчас ему нужно расслабиться.
— Если бы я сказал твоему папе, что хочу тебя во всех смыслах, он бы убил меня вон тем ножом, — Лукас кивает направо, и я поворачиваю туда голову, глядя, как папа аккуратно разрезает острым лезвием горгондзолу[5].
Мы прыскаем со смеху, и папа легко улыбается, обратив на это внимание.
— Молодежь потешается над стариком? — иронично отмечает он, раскладывая на столе угощения.
Я треплю его по плечу, принимаясь ему помогать, но когда
Лукас собирается сделать то же самое, отец тут же его осаждает:
— Нет-нет, гости в нашем доме наслаждаются, — он начинает загибать пальцы один за другим, — вином, музыкой, едой, общением. Мы все сделаем сами, — завершает мужчина с напускной строгостью.
Я прохожу мимо Лукаса после дельной речи отца, показываю парню язык, а он так мило усмехается в ответ, глядя на меня из-под ресниц, что, если кто-то щелкнет пальцами у меня перед носом, и я очнусь — это не будет для меня шоком.
Лукас… ну, он не такой. Может, атмосфера нашей квартиры повлияла на него так. Может, он скромничает, потому что в гостях. Я не знаю, но хочу поцеловать его, потому что лазурные глаза манят к себе с необычайно силой. Наконец, мы усаживаемся за стол. Я так голодна, что сразу набрасываюсь на еду, наплевав на то, как пялится на меня
Лукас. Может, он думает — я дикарка? Да и все равно. Слишком сильно хочу есть.
— Дочка, если бы с нами сегодня ужинал не твой друг, а парень или жених, сбежал бы в эту же минуту?