Говорящие памятники. Книга II. Проклятие

– Запросто! Отними у него заслуги, которыми он радовал и восхищал людей всю жизнь, лиши его этой работы, лиши дохода от этой работы, и посмотришь, что от него останется. Тяжкий сплин. Безумная немощь человека, потерявшего смысл жизни. Звали его Ги де Мопоссан. И очень жаль, что он сейчас молчит! Мардахай Абрамович, любезнейший из любезных создателей прекрасных скульптур, бюстов, неужели нельзя помочь бедному страдальцу? Почему он молчит?

– Погодите, господа, переживать за француза. В нашем болоте не всё благополучно, и даже очень неблагополучно. Практика подсказывает, что слова многих мудрых памятников мы сможем слышать только до следующего солнечного затмения…

– Я Вас не понял, – перебил Лев Николаевич.

– Объяснять долго и бесполезно. Но Вы всё-таки гигант. И Ваша проза под названием «Крейцерова соната» потрясла меня. В общем, после наступающего солнечного затмения, уважаемый Лев Николаевич, Вы будете обычным бронзовым памятником, и мы поставим Вас опять в столовую к Авдотье Кирилловне, к Вашей сердечной подруге.

– Почему? – удивился писатель.

– После затмения Ваша ДНК и её белковая плазма потеряют связь с космосом, а чтобы возобновить работу, потребуются годы.

– Вот те на!.. – помрачнел классик. – А я хотел попросить у Вас литературной работы.

– Все хотят творческой работы. Особенно мумии. Я уж не говорю о великих памятниках, но все хотят быть президентами. По-настоящему работать никто не хочет. Даже великие творцы нашей истории желают больше отдыхать и наслаждаться любимыми женщинами, а женщины – мужчинами. Вы слышали, наша уважаемая мумия из центрального кордебалета Ксения Девчак, не знаю, надолго ли, покидает прославленный кордебалет и уходит наверх, – он опять показал пальцем в небеса. – Вот какие у нас мумии, палец в рот не клади. В каждой хорошо «упакованной» крошке своя изюминка, свой драйв. И как Вы думаете, чем она будет там… – он опять ткнул пальцем в потолок, – заниматься?

– Не знаю, я редко бывал наверху. Там сейчас свистопляска! И каждый хватается за денежную выгоду. Обратите внимание, не производственную, не моральную, касающуюся диалектики русской души, именно денежную. Вероятно, человек перестал верить многим духовным, материальным процессам и, как разбойник, упёрся в деньги. Только что он станет делать с ними, если буханка хлеба будет стоить миллиард, а каждая улыбка грабилы-прохиндея будет требовать большого вознаграждения, иначе он все награбленные «баксы» вывезет из России и рассуёт по всем земным и межпланетным офшорам.

– Но Вы меня сильно огорчили, мастер.

– Не огорчайтесь. Вы думаете, я не переживаю за Вас? Работа продолжается, но…

– Что ж, тогда надо торопиться. – Лев Николаевич поднялся с лавки.

– Погодите. Я, конечно, рискую, но на свадьбе Вы необходимы. Цыгане, русский фольклор – всё это должно быть. Но главное – тамада. Это Вы. Прочь уныние, классик! До скорой встречи! – олигарх опять надел персидский халат, пожал писателю руку, проводил до дверей.

Глава четвёртая Код бессмертия

– Вы тоже считаете, что человека можно заставить сойти с ума? – обратился олигарх к Гиппократу. Гиппократ не торопился с ответом не потому, что был уверен, что можно, и так почти и бывает среди материально зависимых друг от друга людей. Он не хотел обидеть хозяина. Он, как и многие в Чистилище знал, что дочь Крупина, Зела, по кличке Катастрофа, часто страдает чувственными припадками и теряет не только память, но и свою честь, используя лёгкое прыгучее тело с первым попавшимся мужиком.

– Вы дружили с Колбасовым? Мне об этом Анаконда сообщила – его бывшая сто первая жена.

– Нет, упаси господь… Он гипертоник, кроме того, страдает жутким простатитом, постоянно обращался ко мне, к тому же заядлый подпольный пьяница.

– Об этом я узнал с большим запозданием, – сухо сказал олигарх.

– Извините, но Колбасов как раз тот человек, который может заставить сойти с ума кого угодно – даже Льва Николаевича.

– Вот как! – хозяин налил в золотую чашечку чёрный как уголь кофе, предложил Гиппократу присесть и выпить за компанию. Врач смутился, почему-то растерянно посмотрел на чашку.

– Нет, нет, спасибо, у меня сегодня клиентов больше, чем вчера, и многие хотят жить…

– Извините! Но Колбасов в розыске и я кое-что хотел бы от Вас услышать.

– Не дай бог, Мардахай Абрамович! Я всё чаще с ужасом думаю о том страшном времени, когда мы все вдруг (кроме Вас, конечно) окажемся в розыске… И Василий Великий, и Ломоносов, и Державин, и Батюшков, и Пушкин, и Лермонтов, и Писемский, и Толстой…