Говорящий кафтан

― Из-за нее… Говорит, что она с вами сбежала. Грозился в темницу меня упрятать, пока мы не вернем ее или пока я не признаюсь, где она. Напрасно клялся я ему и божился, что с той поры и слыхом о ней не слыхивал.

― Действительно напрасно! ― буркнул бургомистр. ― Ну, а потом что было?

― На счастье, как раз в те дни пришло официальное сообщение, что на берегу Тисы нашли девичье платье, а позднее где-то ниже по течению и труп ее выловили.

― Вот как! ― весело воскликнул бургомистр. ― Умерла, значит, девица-то?

― Ах! ― вскрикнул Лаци и выронил из рук блюдо с жареным поросенком, которое он только что снял с огня, чтобы подать на стол.

Мастер сердито закричал на него:

― Чтоб у тебя руки отсохли, разиня! Собери все с пола и убирайся с глаз моих! ― Впрочем, тут же он и улыбнулся: ― Сегодня у нас сплошные чудеса происходят, даже мертвые поросята и те бегают! ― Отлично зажаренный поросенок укатился прямо под кровать.

Лаци, красный как рак, попятился к двери.

― Постой, ― остановил его бургомистр и, подозвав к себе, шепнул что-то на ухо. ― Ну, теперь можешь идти!

― Если что-нибудь нужно, то лучше уж позови Эржи. Этот ведь ― недотепа, ― проговорил старик, глядя вслед парню. ― Не думаю, чтобы он много понимал и в портняжном деле. А ведь это замечательное ремесло, сынок! Величественная наука ― подправлять то, что скроено самим богом. Я и кривую спину выпрямляю, и вислым плечам придаю мужественную осанку и силу. А это что-то да значит, сыночек! ― И старый портной довольно взъерошил свои жидкие льняные волосенки. ― А жаль этого юнца: у него такое кроткое, милое лицо, ― прямо девице впору.

― Сегодня такой день, батюшка, что нет ничего невозможного.

― Это тоже верно! Но отведай, пожалуйста, вот этого жаркого. А что на полу оно побывало ― так ты не обращай внимания. Испечен у нас и хворост… Ты что, не любишь поросячьей головы, а?

― Да я ем, ем! Только ты так и не досказал о своей поездке в Буду.

― Вот я и говорю, как пришло официальное извещение, Ибрагим-паша сразу пришел в хорошее расположение духа. Видно, за ту девицу поприжал его султан. А тут он, не мешкая, отослал падишаху вещественные доказательства смерти цыганочки, меня же вызвал к себе, похлопал по плечу и говорит: «Вижу, правдивые вы и прямые люди. (Разумеется, что касается нас, Лештяков, то мы такими были и есть.) На вот, говорит, возьми безвозмездно ― приказ об освобождении твоего сына. Но, смотри, нечестивый, не вздумай кому-нибудь сказать, что получил его даром, а то ты мне всю коммерцию испортишь». Так вот и раздобыл я этот фирман.

― Н-да, поспешил немного.

― Кто? Я?!

― Нет. Паша.

― То есть как? Я не понимаю тебя.

― А вы взгляните вот сюда!

В распахнутую дверь, мило улыбаясь и кокетливо покачивая станом, впорхнула цыганочка Цинна. На ней была красивая кружевная блузка, поверх которой был надет красный ситцевый сарафан в черный горошек ― праздничное платье Эржики.

Старый Лештяк отпрянул назад.

― О всемогущие небеса! ― воскликнул он в ужасе, и на его висках проступили бисеринки пота. ― Цыганская девчонка! Изыди, злой дух!

― Да не дух это, батюшка, а она сама.

― Пусть черт меня возьмет, если я соглашусь поверить в это!

В этот миг в дверь постучали, словно черт и впрямь явился на зов старика. Но, разумеется, это был не черт, а почтеннейший сенатор Мате Пуста, явившийся в сопровождении Пала Фекете и Габора Пермете.

― Добро пожаловать! Садитесь, пожалуйста. Какое дело привело сюда вас, господа?

― Нас послало к вашей милости Городское собрание.

― Мы готовы выслушать вас, милостивые государи, ― с важностью сказал бургомистр, произнеся это «мы» совсем по-королевски.

Посланцы вкратце рассказали, что порешило Городское собрание после ухода бургомистра: за господином Агоштоном будет послана депутация в Вац, это раз (весьма умное решение); далее, кафтан будет выставлен для всеобщего обозрения в городской ратуше на тридцать дней; каждый человек ― бедный он или богатый, кечкеметец или иногородний ― может бесплатно посмотреть на него; только надькёрёшцы будут обязаны платить за это по десять динаров. (И это очень правильно!)

― Но самое важное решение, ― продолжал Мате Пуста, ― состоит в том, что мы велели перенести из храма святого Миклоша железный сундук, окованный цепями, в котором хранятся городские реликвии; в него отныне будут запирать на ночь кафтан, а в дальнейшем ― и днем. Ключ же ― вот он ― магистрат посылает вашей милости, чтобы вы хранили его как зеницу ока и держали в таком месте, куда не имела бы доступа чужая рука.

Сказав так, Мате Пуста протянул бургомистру ключ на шелковом шнуре.

― Повинуюсь воле магистрата.

Лештяк взял ключ, встал и, подойдя к Цинне, повесил его ей на шею.

― Спрячь у себя на груди, Цинна.

Цинна залилась краской и невольным движением надвинули на глаза красный узорчатый платочек, отчего, правда, сзади посторонним взорам открылись ее по-мальчишески коротко остриженные волосы.

Мате Пуста, отвернувшись к окну, покачал своей большой головой:

― Ничего себе ― местечко, куда не имеет доступа чужая рука! Белоснежная грудь красивой девушки!..

Портной же громко воскликнул: