Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера

– Если бы я сказала вам, вы подали бы протест, они сделали бы вид, что отступили, потом вернулись бы тайком, и я не смогла бы сделать то, что сделала.

– Что именно?

– Вот эту программу. Она отслеживает все попытки влезть в наши файлы через ансибль.

Дом Кристан хмыкнул:

– Такие номера противозаконны, госпожа мэр.

– Знаю. Как я уже говорила, у меня много тайных пороков. Но моя программа никого до сих пор не ловила – парочка файлов, каждый раз, когда свинксы убивают ксенолога, но этого следовало ожидать. А больше ничего серьезного. Серьезное началось четыре дня назад.

– Когда прибыл Говорящий от Имени Мертвых, – вставил епископ Перегрино.

«М-да, для епископа день появления Голоса явно стал памятной датой, он даже время от нее отсчитывает», – раздраженно подумала Босквинья.

– Три дня назад, – сказала она, – по ансиблю запустили программу наблюдения. Очень, надо сказать, интересную программу. – Она нажала на клавишу, и картина в воздухе изменилась. Теперь на схеме остались только высшие уровни, вернее, только их часть. – Они просмотрели все, что имело хоть какое-то отношение к ксенологам и ксенобиологам Милагре. Программа просто игнорировала нашу защиту, как будто ее там и вовсе не было. Все, что касается открытий, и все, что касается личной жизни. И да, епископ Перегрино, тогда я тоже подумала, да и сейчас так считаю, что это имеет непосредственное отношение к Голосу.

– Но он не может пользоваться таким влиянием в Межзвездном Конгрессе, – забеспокоился епископ.

Дом Кристан покачал головой:

– Сан-Анжело однажды записал… в своем личном дневнике… Его никто не читает, кроме нас, Детей Разума Христова…

Епископ с неожиданной живостью повернулся к нему:

– Значит, у Детей Разума хранятся тайные записи Сан-Анжело?!

– Они не засекречены, – ответила Дона Криста. – Просто они довольно скучны. Его дневники может прочесть всякий, у кого хватит терпения.

– А написал он вот что, – продолжил Дом Кристан. – «Голос Эндрю существенно старше, чем кажется. Намного старше Межзвездного Конгресса и, в своем роде, обладает большим могуществом».

– Да он же совсем мальчишка! – фыркнул епископ. – Ему же сорока нет!

– Ваши глупые споры только отнимают у нас время! – рявкнула Босквинья. – Я созвала всех сюда, потому что положение критическое. Кстати, я оказываю вам услугу, потому что сама уже приняла меры, необходимые для блага Лузитании.

Все замолчали.

Босквинья вернула в воздух над терминалом первоначальное изображение.

– Сегодня утром, во второй раз за неделю, программа подала сигнал тревоги. К нам снова полезли через ансибль, но это уже не тихая наблюдательная программа, с которой я столкнулась три дня назад. Они читают все, со скоростью переброса. Отсюда следует, что все наши файлы копируются и записываются в компьютеры других планет. Одновременно каталоги изменяются таким образом, что единственной команды по ансиблю будет достаточно, чтобы начисто стереть все до последнего файла из памяти наших машин.

Мэр успела заметить, что епископ Перегрино совершенно ошарашен, а вот Дети Разума Христова – нет.

– Но зачем? – взвыл епископ. – Уничтожить наши файлы… Но так поступают только с мятежниками, только если нация или планета подняла восстание, которое надо подавить, но…

– Я заметила, – сказала Босквинья, повернувшись к Детям Разума, – что вы тоже подозрительны и одержимы шовинизмом.

– Боюсь, – ответил Дом Кристан, – наш шовинизм еще хуже вашего. Мы тоже вовремя обнаружили вмешательство и, естественно, тут же отправили копии наших файлов – это нам дорого обошлось – в монастыри Детей Разума на других планетах. Они попытаются возвратить нам записи, если наши будут утрачены. Однако, если власти решат обращаться с нами как с мятежной колонией, этот план не сработает. Сейчас мы срочно распечатываем все наши файлы. Успеть не успеем, но попробовать можно. Бо́льшая часть знаний – в головах. Так что дело наше не пропадет.

– Вы знали об этом? – прошипел епископ. – И не сообщили мне?

– Простите меня, епископ Перегрино, но нам и в голову не пришло, что вы этого не заметили.

– Ну да, и к тому же полагаете, что у Церкви нет ничего такого, заслуживающего спасения.

– Хватит! – снова рявкнула мэр Босквинья. – Распечатки нам ничего не дадут. На Лузитании не хватит принтеров, чтобы отпечатать десятую долю наших хранилищ информации. Мы не сможем даже управлять жизнеобеспечением города. По моим расчетам, у нас осталось немногим больше часа, пока они закончат считывание и получат возможность стереть нашу память. Но даже если бы мы начали работу с утра, с момента их вмешательства, то успели бы спасти лишь сотую долю процента файлов, необходимых нам ежедневно. Мы слишком уязвимы, господа.

– Значит, мы беспомощны, – сказал епископ.

– Нет. Но я хочу, чтобы вы хорошенько уяснили, до какой крайности мы дошли. Поняли и приняли единственную возможность. А она тоже предельно неприятна.

– Не сомневаюсь, – выплюнул епископ.