Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера

Эндер не ответил ей. Он просто шел через лес, следом за Стрелком, и внимательно смотрел под ноги. Новинья отдала проводнику свой фонарик, и Стрелок баловался с ним, как ребенок: то расширял, то сужал луч света, любовался огромными страшными тенями, которые отбрасывали деревья и кусты. И вообще был счастлив. Эндер никогда не видел такого веселого свинкса.

А за спиной они слышали голоса жен, страшную, горькую какофонию. Человек рассказал им правду о Пипо и Либо, о том, что они умерли настоящей смертью, чтобы не делать с Мандачувой и Листоедом то, что им казалось убийством. Только когда они отошли достаточно далеко и рыдания жен стали слышны хуже, чем звуки шагов и вой ветра в листве, люди осмелились заговорить.

– Это была месса по душе моего отца, – сказала Кванда.

– И моего, – добавила Новинья. И все поняли, что она говорит о Пипо, а не о давно умершем Густо ос Венерадо.

Но Эндер не участвовал в беседе, он не знал Пипо и Либо, а потому не хранил памяти о них, не разделял общей скорби. Он мог думать только о деревьях этого леса. Когда-то давным-давно все они были живыми свинксами, ходили, дышали – каждый из них. Свинксы могли петь им песни, разговаривать с ними, могли иногда понять, что говорят деревья. Но Эндер-то не мог. Для Эндера деревья не были людьми, он никогда не научится воспринимать их как людей. Если он вонзит нож в тело Человека, то в глазах свинксов это, конечно, не будет убийством, но все равно тем самым отсечет, уничтожит ту часть жизни Человека, которую он, Эндер, способен понять. Как свинкс Человек для него – настоящий раман, брат… Как дерево… он будет только надгробием, могильным камнем – ни во что другое Эндер не способен поверить. Потому что не может понять.

«И снова, – подумал он, – мне придется убивать, хотя я дал себе слово никогда больше этого не делать».

Он почувствовал, как рука Новиньи взяла его за локоть. Новинья оперлась о него.

– Помогите мне, – попросила она. – В этой темноте я словно слепая.

– У меня прекрасное ночное зрение, – весело отозвался Ольяду откуда-то сзади.

– Заткнись, полено! – яростно прошептала Эла. – Мама хочет идти рядом с ним.

Оба – и Новинья, и Эндер – ясно слышали этот шепот, и каждый смог ощутить беззвучный смешок другого. Они шли по тропинке, Новинья прижималась к нему все ближе.

– Да, я думаю, у вас хватит мужества сделать то, что вы должны, – сказала она так, что только он мог услышать.

– Холодный и беспощадный? – спросил он. В интонации был намек на иронию, но слова прозвучали неожиданно искренне и оставили металлический привкус во рту.

– У вас достаточно доброе сердце, – сказала она, – чтобы прижечь рану другого раскаленным железом, если это единственный способ исцелить ее.

У нее было право говорить так: сегодня вечером она на себе почувствовала прикосновение этого железа. И Эндер поверил ей, и у него стало легче на сердце. Он был готов к кровавой работе, ожидавшей его.

Эндер не думал, что сможет заснуть. Мысль о том, что его ждет впереди, гнала всякий сон. Но, проснувшись от тихого голоса, он понял, что лежит на склоне, на упругом ковре капима. Голова его покоилась на коленях Новиньи. И все еще не рассвело. Недолго проспал.

– Они идут, – повторила Новинья.

Эндер сел. Когда-то, ребенком, он просыпался сразу и мгновенно, но тогда от этого зависела жизнь, тогда он был солдатом. Сейчас ему потребовалось несколько секунд, чтобы проснуться. Кванда, Эла – обе не спят и смотрят на него. Ольяду уснул. Квим только зашевелился, просыпается. Высокое дерево – третья жизнь Корнероя – поднимается в небо всего в нескольких метрах от них. А совсем близко, за оградой, первые домики Милагре прижимаются к склону, а над ними, на самом высоком холме, плывут монастырь и собор.

С другой стороны, от леса, вереницей спускались вниз Человек, Мандачува, Листоед, Стрелок, Чашка, Календарь, Червяк, Танцор и несколько других братьев, чьих имен Кванда не могла назвать.

– Я их никогда не видела, – сказала она. – Они, наверно, из других общин.

«Ну, есть ли у нас договор? – спросил себя Эндер. – Только это сейчас важно. Удалось ли Человеку убедить жен принять новый взгляд на мир?»

Человек тащил что-то завернутое в листья. Не сказав ни слова, свинксы положили сверток перед Эндером. Человек осторожно развернул его. Это была компьютерная распечатка.

– «Королева Улья» и «Гегемон», – шепотом объяснила Кванда. – Миро принес им эту книгу.

– Договор, – объявил Человек.

Только тогда они поняли, что распечатка перевернута чистой стороной вверх. Только она уже не была чистой. При свете фонарика они смогли увидеть нечеткие печатные буквы. Большие и очень неуклюжие. Кванда ахнула.

– Мы никогда не учили их, как делать чернила, – пробормотала она. – И писать тоже не учили.

– Календарь научился рисовать буквы, – объяснил Человек. – Сначала он писал их палочкой по земле. А Червяк придумал, как приготовить чернила. Из лепешек кабр и сушеных масиос. Вы ведь так делаете договоры, правда?

– Да, – подтвердил Эндер.

– Если мы не напишем его на бумаге, то по-разному запомним его.