В 1906 году Пастернак поступает на философское отделение историко-филологического факультета Московского университета. Увлекается феноменологией Эдмунда Гуссерля, для углубления своих познаний едет в Марбург, чтобы учиться у главы неокантианцев Г. Когена. Успехи его в изучении философии были также очевидными. Вот уж, действительно, талантливый человек талантлив во всем. Однако и философия не стала его призванием. В жизни Бориса Леонидовича всё большую и большую роль начинает играть литература. Его первые стихотворения тогда отметил С.Н. Дурылин, человек на Южном Урале известный. В 1923–1924 годах за свои религиозно-философские взгляды он был определен на поселение в Челябинск, где стал одним из основателей челябинского краеведческого музея, исследователем археологического и этнографического прошлого нашего края. Б. Л. Пастернак позднее так охарактеризовал роль Сергея Николаевича в своей жизни: «Это он переманил меня из музыки в литературу, по доброте своей, сумев найти что-то достойное в моих первых опытах».
В 1913 году стихи Пастернака впервые были опубликованы в печати. По рекомендации Дурылина они были включены в альманах «Лирика». Среди опубликованного было и такое ныне широко известное стихотворение, как «Февраль! Достать чернил и плакать…». Так в литературе появилось новое имя, масштабы которого еще предстояло оценить.
Уральские мотивы «Доктора Живаго»
В своих литературных пристрастиях Борис Пастернак изначально тяготел к символизму, ориентируясь на творчество таких поэтов, как Александр Блок, Андрей Белый, Иннокентий Анненский, Вячеслав Иванов и др. Он познакомился и сблизился с Андреем Белым, Борисом Садовским, Эллисом, Юргисом Балтрушайтисом, Эмилием Метнером, Сергеем Бобровым и другими литераторами, объединившимися вокруг издательства «Мусагет». В 1914 году увидел свет его первый поэтический сборник «Близнец в тучах», получивший высокую оценку Валерия Брюсова; также его стихи произвели впечатление и на Федора Сологуба, присутствовавшего на одном из поэтических вечеров. Но к этому времени символизм для Пастернака был уже днем вчерашним. Поэтому с годами отношение самого автора к первой своей книжке значительно ухудшилось.
В 1914 году в группе «Лирика», в которую входил и Пастернак, произошел раскол, вследствие чего образовалась новая группа «Центрифуга», продекларировавшая переход на футуристические позиции. Пастернак вошел в нее, равно как Сергей Бобров и Николай Асеев. К этому периоду относится его сближение с В.В. Маяковским, которого он знал еще по совместному обучению в гимназии. Масштаб таланта последнего чуть было не привел к очередному крутому повороту в судьбе Пастернака, он серьезно задумался о том, оставаться ли ему в литературе. В автобиографической повести «Охранная грамота» он написал об этом прямо: «Я сознавал себя полной бездарностью… Если бы я был моложе, я бросил бы литературу». С другой стороны, Пастернак почувствовал свое сходство с Маяковским – «технические совпадения, сходное построение образов, сходство рифмовки», поэтому, чтобы не повторять его и не казаться эпигоном, стал «подавлять в себе задатки, с ним перекликавшиеся, героический тон… и стремление к эффектам». Это дало свои результаты, при этом, как отмечал сам Пастернак, сузило его «манеру и ее очистило». Стихи, написанные им летом 1917 года и вышедшие в сборнике «Сестра моя – жизнь» (1922), его вполне удовлетворяли.
В предреволюционные годы у Пастернака развивается интерес и к прозе. В немалой степени этому способствовала его жизнь на Урале, с которым у него оказался связан совершенно иной, непохожий на всё предыдущее опыт. В январе 1916 года он выехал в Пермскую губернию, где ему предложили поработать помощником управляющего химических заводов Бориса Збарского, талантливого ученого, известного тем, что позднее именно он разработал технологию бальзамирования тела В.И. Ленина. Пастернак прожил около полугода в поселке Всеволодо-Вильва, а затем несколько месяцев в Тихих горах на Каме на химических заводах Ушковых (Елабужский уезд Вятской губернии), где перебравшийся туда Збарский подыскал для него должность в военно-учетном столе.
В одном из писем к отцу Борис Леонидович писал: «Здесь имеется провинциализм и больше, уездовщина, и больше глухая уральская уездовщина неотстоянной густоты и долголетнего настоя. Но всё это или многое уже уловлено Чеховым, хотя надо сказать, нередко со специфической узостью юмориста, обещавшегося читателю смешить его. Этот дух не в моем жанре, и литературно вряд ли я мои здешние наблюдения использую. Косвенно, конечно, все эти тени и типы в состав моей костюмерной войдут и в ней останутся».