Но не для того только, чтобы убедиться в масштабности реализуемых проектов, приехал в Челябинск Пастернак. Он хотел знать, как и герой картины известного ему художника Н.Н. Ге, что есть истина? А потому увидел в Челябинске и другое: «…рядовая человеческая глупость нигде не выступает в такой стадной стандартизации, как в обстановке этой поездки. Поехать стоило и для этого. Мне всегда казалось, что бесплодье городского ударного языка есть искаженный отголосок какого-то другого, на котором, на местах, говорит, быть может, правда. Я уверился в обратном… Теперь мне ясно, что за всем тем, что меня всегда отталкивало своей пустотой и пошлостью, ничего облагораживающего или объясняющего, кроме организованной посредственности, нет и искать нечего, и если я и раньше никогда не боялся того, что чуждо мне, то теперь уже и окончательно робеть не буду. Какая бы победа ни была суждена нелюбимому, полюбить это из одних соображений о его судьбе я не в силах».
Фактически выбор был сделан. Пастернак не принял системы. И в Кузнецк он уже не поехал. В Челябинске нравственный узел, мучивший его, развязался. Он вновь обрел внутреннюю свободу, которая и позволила ему создать то, что он считал трудом своей жизни – роман «Доктор Живаго».
В разгар борьбы вокруг этого романа, когда, с одной стороны, ему была присуждена Нобелевская премия, а с другой – он был исключен из Союза писателей и заклеймен как изменник родины, Пастернак писал своим сестрам: «Возвращаюсь к роману. Вы будете иметь возможность прочесть его. Быть может, он даже вам не понравится – надоедливой и чуждой философией – скучными растянутыми местами, несобранностью первой книги, серой неэффектной бледностью переходных мест. И все-таки, все-таки это большой труд, книга огромного, векового значения, судьбы которой нельзя подчинять моей судьбе и вопросам моего благополучия, но существование которой и выход в свет, где это возможно, важнее и дороже моего собственного существования».
Его не расстреляли, как Николая Гумилева, он не затерялся в лагерях ГУЛАГа, как Осип Мандельштам, не покончил счеты с жизнью, как Марина Цветаева. Он просто прожил свою жизнь, но прожил честно и талантливо. Что для времени, выпавшего на его долю, да и для любого времени, согласитесь, немало.
Примечание
Этот вариант очерка впервые опубликован в журнале «Будь в фокусе», 2011, №
1.Григорий Петров
«Вместо радости дали пьянство. Вместо религии – грубое суеверие…»
Сегодня имя священника Григория Петрова мало кому известно. Но в начале XX века оно было одним из самых громких. Князь Н.Д. Жевахов, товарищ обер-прокурора Св. Синода, вспоминая о нем, писал: «Многотысячная толпа молодежи сопровождала каждый его шаг; знакомства с ним искало как высшее общество, так и широкая публика; газеты были переполнены описаниями его лекций; издательство Сытина не жалело ни денег, ни бумаги для распространения его „сочинений“ в народе; фотографические карточки и портреты его красовались в витринах магазинов на Невском, и „общественная“ мысль была погружена в созерцание его облика, создавая ему славу».
Даже лишение сана, казалось, способствовало росту его популярности. Он стал ездить по Российской империи, читать лекции в губернских и уездных городах, его имя всё громче звучало на устах провинциальной интеллигенции. В 1911 году побывал он и в Челябинске, где его выступление привлекло внимание не только местных интеллектуалов, но и жандармерии.
Путь к славе
Кто же такой Г.С. Петров? В современных ему справочных изданиях он характеризуется как священник-публицист, проповедник, духовный писатель, профессор богословия, депутат II Государственной Думы.