Спустя двадцать четыре часа Чарльз Мэнсон очутился в одном из сан-францисских заведений, где впервые в жизни лицезрел свободный секс и снимал пробу с различных наркотиков, и том числе с ЛСД, мощного галлюциногена. На концерте группы «Грейтфул Дед», проходившем в «Авалон Боллрум», Мэнсон, пребывавший под действием ЛСД, пережил, как он потом вспоминал, катарсис. Яркие мерцающие огни, неистовствующая толпа подростков и молодых людей, оглушительные звуки тяжелого рока вызвали у Мэнсона галлюциногенный эффект. Вкушая то, что всегда было для него запретным плодом, он окунулся в лихорадочное безумие. Не успев осознать, что с ним творится, Чарльз выскочил на сцену и начал импровизировать на музыку «Дед». Он оказался в центре внимания, вызвал аплодисменты танцующих и, совершенно сорвавшись с тормозов, утратил контроль над собой. Мэнсон описывал это состояние как рождение заново, полное преображение духа, после чего наступила разрядка, – и он полностью «вырубился». Трудно сказать, что это было – припадок или реакция на ЛСД. К тому времени у Мэнсона появились и другие эпилептоидные симптомы, или индикаторы психоза, вызванного поражением лимбической области мозга. К ним относятся, в частности, неукротимая тяга к перемене мест, гиперсексуальность, гипервигильность – сверхнаблюдательность, одержимость, повышенный интерес к религиозным и культовым церемониям и религиозным тотемам. Все это характерно для больных, перенесших повреждение височной доли или лимбической области головного мозга. Как ни парадоксально это звучит, именно данные нарушения помогли Мэнсону полностью вписаться в социальные группы, которые встречались на его пути.
Он собирал вокруг себя людей, склонных к бродяжничеству, хиппи, музыкантов, мелких торговцев наркотиками, свободных учащихся колледжей, посещавших разнообразные курсы по студенческим лагерям Калифорнии, вовсе не обременяя себя знаниями, мошенников, решивших уйти на дно. К Мэнсону тянулись бунтари и активисты студенческого движения из Хайт-Ашбери, опережавшие ФБР или полицию всего на шаг. В этих группах Мэнсон стал своим человеком. Он хорошо понимал этих людей, потому что многие из них были такими же изгоями общества, как он сам. Это были убежденные правонарушители, беглецы, молодые люди, не имевшие ни семьи, ни дома, вольные художники. Тяга Мэнсона к непрерывным переездам превосходно совпадала с образом жизни его новых приятелей, которых и самих влекло неведомо куда. Он все время скитался, ночуя то в парке, то на полу в чьей-то снятой квартире. Он слонялся по Сан-Франциско, Рено, Лос-Анджелесу и Сакраменто, но всегда возвращался в Хайт-Ашбери.
Мэнсон являл собой парадокс. Подобно множеству других обитателей Хаит-Ашбери, пытавшихся жить независимо от общества, у него были остро развиты инстинкты к выживанию, и он многому мог научить своих друзей, когда речь шла о том, как прокормиться и украсть так, чтобы преступление сошло с рук. Он был параноик – то, что от него отвернулась мать, и то, что он узнал в последующие годы в тюрьме, убедило его в этом, – и все же Мэнсон успешно существовал, подстраиваясь под людей, делая и говоря то, чего от него хотели. Он обладал даром находить ключ к каждому человеку и мог интуитивно определять, какие реакции с его стороны заставят окружающих держаться с ним непринужденно, стать его союзниками, приятелями или сексуальными партнерами. В то же время многие его новые знакомцы были люди неискушенные – они лишь недавно сбежали из дома или бросили школу. В их лице Мэнсон с его умениями находил себе множество благодарных слушателей, становившихся идеальными объектами для манипуляций, особенно это касалось молодых девушек. Психологи, описывая способность притягивать других людей и руководить ими, сделали вывод, что ее умелое применение приносит отличные результаты опытному психотерапевту. Однако в арсенале человека, подобного Мэнсону, – лишенного цельности характера социопата – эта способность может стать опасным оружием. Мэнсон был опасен, он собирал вокруг себя группу-«семью», которую контролировал, подстраиваясь под ее членов. Преступник играл роль отца по отношению ко многим девушкам, бежавшим из дома, но он стал для них и сексуальным партнером, явно знавшим, что именно им нужно. И самое главное – Мэнсон никого не осуждал. Он побуждал человека с улицы найти смысл своей жизни, не обращая внимания на мнение и возможное осуждение окружающих. Это было время мании Мэнсона, которую он сам называл «шурум-бурум».