Говорят женщины

На вопрос Оуны, представляют ли мальчики тринадцати и четырнадцати лет угрозу для девочек и женщин колонии Молочна, я дал ответ: Да, возможно. Каждый – мужчина, женщина – представляет потенциальную угрозу. Мальчики тринадцати-четырнадцати лет способны причинить большой вред девочкам и женщинам, а еще друг другу. Неуправляемый возраст. Мальчики такого возраста находятся во власти безоглядных желаний, бурного развития организма, безудержного, часто приводящего к травмам любопытства, необузданных эмоций, в том числе искренней нежности и сострадания, им также не хватает опыта и интеллектуального развития, чтобы как следует понять или оценить последствия своих слов и поступков. Они похожи на стригунков: молодые, неуклюжие, радостные, сильные. Высокие, мускулистые, сексуально любознательные существа, еще неспособные контролировать свои импульсы, но – дети. Дети, и их можно учить. Я никудышный учитель, несостоявшийся фермер, schinda, женоподобный мужчина и, самое главное, верующий. Я верю, под руководством, в твердой любви и терпении мальчики способны освоить новую роль мужчин в колонии Молочна. Верю в то, что великий поэт Сэмюэл Тейлор Кольридж считал основными правилами воспитания маленьких детей: «Трудиться с любовью и тем порождать любовь. Приучать ум к интеллектуальной точности и истине. Возбуждать силу воображения». Свою «Лекцию о воспитании» Кольридж закончил словами: «Соревнование и споры мало чему учат, всему можно научить сочувствием и любовью» [5].

Когда я говорил это женщинам, Оуна подняла глаза, посмотрела на меня и одними губами произнесла слова Кольриджа вместе со мной. «Сочувствием и любовью». В тайной школе моя мать часто цитировала Кольриджа, своего любимого поэта-романтика, мечтателя-метафизика, страдающего, загадочного, красивого.

Я, чуть не плача, с силой кивнул женщинам – безумец, печальный клоун. Я сказал: По моему мнению, если женщины решат уходить, таким мальчикам надо разрешить пойти с ними.

Мариша отвечает первой. Вопрос предполагал простой ответ – «да» или «нет». Чего ты взялся разглагольствовать? Болтаешь чепуху, как все мужчины. Почему нельзя сказать просто?

Я чешу в голове. Простите, говорю я.

Оуна, не обращая внимания на Маришу, спрашивает меня: Август, что ты будешь делать в колонии, если некого будет учить?

Прежде чем мне собраться с мыслями и ответить, Мариша язвительно говорит: За неимением всего остального Августу, несомненно, представится хорошая возможность освоить орудия настоящего ремесла, вроде сельского хозяйства.

Может, старшие мальчики будут и дальше посещать занятия, замечает Нейтье. Кому больше пятнадцати, кто уже в церкви, те останутся.

Аутье кивает и (лукаво) говорит: Кое-кому дополнительные занятия были бы нелишни.

Да, говорит Нейтье, пятнадцатилетние мальчики все еще считают, что, бросаясь в нас лошадиными какашками, когда мы доим, выражают свою любовь.

Аутье смеется. Но мальчик, правда тебя любящий, специально промахнется, говорит она, или бросит не с такой силой.

Мейал и Саломея качают головами.

Саломея (ее слезы теперь в прошлом, она успешно затолкала их обратно в глазницы и заперла) заявляет, что больше всего мечтает о том, как в один прекрасный день мальчик специально промахнется, бросая в маленькую Мип лошадиные какашки.

Да, соглашается Мейал, о таком дне мечтает каждая мать, такая надежда помогает нам пережить самые мрачные времена.

Но мальчики не смогут остаться в школе, возражает Мариша. Они обязаны работать на поле, ухаживать за животными. Их школа не в школе. Более того, добавляет она, если уйдут женщины и девочки, которые могли бы помогать мужчинам по хозяйству, пятнадцатилетние мальчики будут нужны больше, чем когда-либо.

При условии, что сельское хозяйство будет основным занятием оставшихся мужчин, говорит Оуна.

А что же, заклинаю Божью зеленую землю, это еще может быть? – спрашивает Мариша.

Оуна пожимает плечами. Есть ведь и другие способы существования в мире.

Не для них, возражает Грета. Они уж точно не ученые, наши мужчины.

(Я замечаю, как Аутье и Нейтье таинственно переглядываются.)

Агата размышляет на эту тему. Возможно, говорит она. Но есть и другие занятия, не только наука и сельское хозяйство.

И тут, поскольку я сам проговариваю Вергилия про себя, происходит нечто, показавшееся мне невероятным: Оуна цитирует стих, читанный нам моей матерью в тайной школе. «Также и тот, кто отвал, который он поднял на пашне, станет распахивать вновь наклоненным в сторону плугом, кто, постоянно трудясь на полях, над ними хозяин» [6].

Я отрываюсь от протокола и улыбаюсь Оуне.

Это из Левита? – спрашивает Мариша.

Конечно, отвечает Оуна, и я делаю вид, будто мне что-то попало в горло.

Мейал большим и указательным пальцами тушит цигарку, несомненно, чтобы приберечь на потом. Кончики пальцев желтые – нет, рыжие.

Значит, говорит Мариша, Библия поощряет занятия сельским хозяйством. Тут все ясно. (Мне кажется, Мариша пристально смотрит на меня, хотя один глаз, после того как в него попал пробойник, мутный, подернут белой пленкой, поэтому не всегда понятно, куда она смотрит.)