Говорит и показывает. Книга 2

Но я не теряю надежды купить квартиру. И скоро, возможно, я смогу осуществить своё желание иметь, наконец свой угол. Куда Маюшка придёт как в мой дом и не будет смеяться надо мной, М-ским «голодранцем», принцем-изгнанником.

Я защитился ещё в 93-м, и вскоре ушёл с кафедры, в Перинатальный центр на Опарина. Был вариант на Севастопольский проспект, но Опарина территориально рядом с Волгина, где Маюшкина общага и сама наша Аlma mater, потому я и выбрал его, чтобы быть ближе к ней. Но в общежитии Маюшка бывала не каждый день, всё старалась уехать к своему ненаглядному Васе. Из-за этого мало дружила с одногруппниками, кроме Славы. Я пенял ей на это не раз, говорил, что будет жалеть, что её настигнет студенческий ветер свободы позднее и может натворить бед, надо сейчас участвовать в оргиях и попойках, пробовать нехорошие вещества, менять парней, куролесить, не спать, гуляя по ночной Москве. Что детскими болезнями надо переболеть в детстве. На что сегодня она, посмотрев на меня серьёзными синими глазами, сказала:

– Я не переболела тобой. Ты…

– Что ты сказала? – вскинулся я.

Мы собирались ехать в М-ск, я намеревался навестить маму, ну, и Лиду, конечно, пока Виктор был в командировке в Европах. И наш верный Харлей, по-прежнему, был нашим с Маюшкой главным транспортом. Хотя машин становится всё больше и скоро совсем житья от них не будет и ночью уже так не пролетишь по Московским улицам, как мы регулярно продолжали с ней делать…

Мы спускались по лестнице, когда Маюшка приостановилась на площадке, произнося свои слова.

Ей остаётся только один Госэкзамен и всё – получит диплом, сегодня приезжала на консультацию. За эти годы я ни разу не приставал к ней, ни разу ничем не показал своего прежнего интереса и отношения, никогда не говорил, что засыпая после других, я видел её во сне, я этого не делал не только для её спокойствия, сколько для себя, не оставлять себе лазейки, никакой надежды на возращение к прежнему, ничего. Я старался почти стерилизовать свои чувства к ней, я помнил, сколько горя и боли я принёс ей в прошлый раз, я не могу принести ещё больше. А будет больше, если она начнёт рвать сердце между нами двумя…

И я сохранял такой Status quo, чего бы это мне ни стоило. А стоило дорого. Очень дорого. И в эту минуту я понимаю это особенно. Вот от этих слов, так остро проходящих по мне. Я развернулся, остановившись, преградив ей дорогу вниз.

Маюшка стоит передо мной, натягивая на плечи куртку, чуть выгнулась, выступили соски под тонким платьем, ботинки грубые, она любит такое – гранж, как и Вася её. Как и я сам.

Но я хочу увидеть её лицо сейчас, когда она сказала, что не переболела мной. Просто так, вскользь сказала, не думая, или чувствует, что я так глубоко и тщательно прячу не только от неё, но от себя.

– Не смотри так, Ю-Юша… – сказала Машка, меняясь в лице и отступая.

Я не могу не только не смотреть, но не шагнуть к ней, она ещё отступила.

– Май…

– Илюша, я… – она поняла, почувствовала всё, как всегда могла только она.

Но именно потому, что я так долго и старательно прятал все эти чувства даже от себя, я и сжал её плечи, прижимая к стене. Вот так – одно слово и смыта многолетняя плотина, которую я строил и подлатывал всё время, каждый день. Так и бывает, когда за плотиной настоящая большая вода…

– Май, я…

– Не надо, ты… ты обещал… – выдохнула она, краснея, губы алее и…

Когда это я обещал? Что обещал?! Что я обещал, Май?..

Я наклонился к ней я не могу молчать больше:

– Я не могу больше молчать… я…

– Ю-Ю… это… Ну… ты что… нельзя… – чуть не плача, проговорила она.

Но даже это не могло остановить моих слов:

– Нельзя, но… Я столько лет… Я знаю, что это давно не нужно тебе, да и не было никогда нужно, ведь… Господи, это моё… моя мука… – я отпустил её плечи, оставив и отступил немного, перестал смотреть на неё, может, поможет…

Надо собраться… вдох-выдох, Илья Леонидыч, взрослый мужик, тридцать два года через месяц, возьми же себя в руки…

Но…

– Не было нужно?! – ахнула она. – Как же ты можешь так говорить?! После всего?.. Ты… Ты…. Вот бессовестный… – уже с настоящими слезами в голосе произнесла Маюшка…

Ну ты сама виновата…

– Май… – снова заговорил я, разворачиваясь и наступая на неё снова, уже уверенно: – я всё время могу думать только о тебе, хотеть только тебя, вспоминать все те дни, каждый день, час, всю нашу жизнь… Я… ты не представляешь, чего я только не пытался делать только, чтобы перестать… чтобы сбросить это… – я спешу, задыхаясь. – Если бы я не спал с тобой, я всё рано хотел бы этого, но я хотя бы не знал тогда, что… что это такое и что это для меня… – я вдохнул, пытаясь унять безудержный галоп, которым скачет сердце. – Ты не представляешь, даже не сможешь представить, сколько женщин у меня было! Ты не можешь этого вообразить, ни у одного мужчины в этом городе, во всех городах мира вместе взятых, не было столько женщин… Но я ничего не чувствую, будто у меня наркоз, анестезия там… И в сердце… Чёрт, я член себе стёр на хрен и так и не почувствовал ничего!.. У меня так крепко встал на тебя, что ничто другое уже не манит и не радует.