Говорит и показывает Россия

Доренко в своих программах продвигал образ Путина как “брата”, “брательника”, противопоставляя его Примакову. “Я очень простую вещь нашептывал. Люди, смотрите, какая история. У нас есть хороший батя, но больной, Примаков, больной. Хороший, так вроде понимает нас. Он понимает нас, и за нас, и самолет развернул. Нормальный батя. Но батя болеет. Батю резали только что в Швейцарии. Этот клоун Лужков заставляет батю танцевать. За что? Оставьте его в покое. Есть брат, и он за нас заступится, брат. Батю любим, но брательник впряжется, потому как брат – солдат. Путин – брат-солдат. Брательник – крепкий у нас чувачок, солдат крепкий. Вот что. Он служилый, он такой”[381].

Доренко, регулярно ездивший в Чечню вместе с российской армией, брал интервью у Путина каждые две недели. “Я постоянно до интервью говорил ему: Владимирович, пожалуйста, еще, еще, армия просит. Я был глашатаем армии. Еще, еще, пожалуйста, сильнее, сильнее, сжигать, уничтожать, разбивать, бомбить и так далее. Я стране говорил простую вещь: мы должны это уничтожать. По возможности залить напалмом и сжечь. Нам надо было нажать кнопку, чтобы устранить эту проблему”[382].

Телевизионную кнопку в собственных руках Доренко использовал с той же целью. Он в числе первых репортеров приехал в Грозный, когда туда наконец вошла российская армия, предварительно сровняв город с землей. Весь в черном, он вел репортаж с центральной площади чеченской столицы, пока за его спиной разъезжали российские бронетранспортеры. Он склонялся над военными картами, глядя, как командующий российскими войсками объясняет диспозицию своей армии, и показывал минные поля, где встретили смерть сотни чеченских солдат. Он брал интервью у российских военных, которые говорили, что чеченским боевикам нельзя позволять возвращаться в свои города. Тех, кто прекратил войну в 1996 году, они называли предателями. Путин, который позволил им довершить начатое, для них явно был героем.

В “Итогах” Евгений Киселев пытался говорить о чрезмерном применении силы и о нарушении прав человека в Чечне, о критике со стороны Запада (как будто мнение Запада еще имело какое-то значение). Его слова тонули в общем гуле голосов, поддерживавших войну. Освещение второй Чеченской кардинально отличалось от освещения первой еще и потому, что журналистов не допускали в “зону проведения контртеррористической операции”, как называли войну в Кремле, без специального разрешения российских спецслужб. Во время первой военной кампании многие репортажи велись с чеченской стороны, а на этот раз съемка в Чечне осуществлялась исключительно со стороны российской армии. Если раньше даже рядовые, у которых брали интервью на камеру, рассказывали о бессмысленном насилии, которое они сами же творили, то на второй войне солдаты говорили уже о “русском единстве” и солидарности с властью.

Меньшинство, состоявшее из старых советских интеллигентов и правозащитников, выступало против войны. Григорий Явлинский, лидер либеральной партии “Яблоко”, призывал к переговорам с президентом Чечни Масхадовым. Но большинство тех, кого все еще называли молодыми либеральными реформаторами, встали на сторону Путина. В ответ на предложения Явлинского о мирном урегулировании Чубайс заявил: “В Чечне происходит возрождение российской армии, утверждается вера в армию, и политик, который так не считает… предатель”[383].

Гусинский и Малашенко, которые были против войны в Чечне, почти перестали контролировать собственный телеканал. Малашенко вспоминает, как осенью 1999 года в выпуске новостей на НТВ во всех деталях показали видеозапись, где чеченские боевики отрезают голову российскому заложнику. Сюжет был знаковый и имел мощное эмоциональное воздействие. “Единственное желание, которое возникало после просмотра – это убить чеченца. Понятно, что, когда есть такой материал, его нельзя не показать, но надо что-то с этим делать. Нельзя просто показать вот как призыв «Убей его», каким он явно выглядел… Я снимаю трубку и говорю: «Олег, послушай, но ты понимаешь значение этого материала. Во-первых, у нас принято такие вещи обсуждать, вообще, откуда этот материал взялся, что это за пленка?». Он говорит: «Ну, меня попросил это поставить Рушайло»”. Владимир Рушайло был министром внутренних дел и одним из руководителей боевых действий в Чечне и Дагестане. “Стало ясно, что мы имеем дело просто с пропагандой”, – вспоминал Малашенко[384]. Добродеев, чутко улавливающий желания властей, не только не отскочил в сторону от надвигающейся лавины – он решил оседлать ее.