Говорит и показывает Россия

Он бросил все имеющиеся ресурсы “Первого канала”, включая новостные программы, на продвижение фильма и тем самым обеспечил ему коммерческий успех. Создатели фильма пытались нагрузить его какими-то дополнительными смыслами, но все они вскоре испарились, зато остался сам прецедент создания российского блокбастера голливудского размаха. В интервью, которое Эрнст дал после выхода фильма, он сетовал на неспособность русского зрителя жить настоящим моментом. “У нас люди живут либо в прошлом, либо в будущем. И никогда в настоящем”, – сказал он[434]. Сам Эрнст не только жил настоящим временем, но и формировал его.

Эрнст не испытывал никакого когнитивного диссонанса: реальные новости и вымысел прекрасно сосуществовали, дополняя друг друга и переплетаясь. В одном из эпизодов “Ночного дозора” фигурирует девятичасовая новостная программа “Время”, и ее лощеный ведущий (сыгравший самого себя) сообщает зрителям о приближающемся катаклизме.

“Время” и в кино, и в жизни было массовым антидотом от хаоса и беспорядка, источником стабильности и упорядоченности, универсальной матрицей. Каждый выпуск, будто колыбельная, следовал раз и навсегда заведенному порядку: вначале показывали Путина, разъезжающего по стране или принимающего министров у себя в кабинете, затем приводились наглядные примеры “вставания России с колен”, а под конец преподносились плохие новости из-за рубежа. В отличие от остальных передач, “Время” никогда не прерывалось (и по сей день не прерывается) рекламой.

Строго говоря, “Время” не сообщало новости. Оно конструировало параллельную реальность, выстроенную в соответствии с государственной иерархией, на самом верху которой находится Путин. Как государственная новостная программа “Время” не позволяло себе ни тени сарказма, иронии или насмешки. Ведущие всегда выдерживали серьезный и строгий тон. Цель программы состояла в том, чтобы заверить зрителей: они могут спать спокойно, зная, что страну охраняет и ведет верным курсом мудрый и энергичный президент, всегда принимающий правильные решения; преступников и террористов ждет наказание, а чемпионов – награда. “Любая стабилизация делает новости спокойными. В нестабильной стране, где существуют многовекторные силы, которые постоянно и ежедневно схлестываются между собой, новости являются нервными и привлекающими такое внимание. При существовании многовекторности есть такое ощущение объективного, активного процесса, а на самом деле это процесс обмена ударами. Он тоже не про объективность. Он является сообщением о многовекторности политических сил”, – объяснял Эрнст[435].

К 2004 году от “многовекторности” практически ничего не осталось. Телевизионные новости свидетельствовали не о стабилизации – то есть балансе разных сил в стране, – а о консолидации власти в одних руках. Новости создавали иллюзию стабильности – подобно тому, как телесериалы и кинодрамы, заполонившие экран картинами насилия и преступности, создавали иллюзию полного беззакония и хаоса. И новости, и сериалы были одинаково искусственными и делали одну и ту же работу: создавали видимость равновесия между силами тьмы и света – примерно так же, как задумывалось в “Ночном дозоре”. Новости успокаивали, а жестокие криминальные драмы повышали уровень адреналина. Как рассказывал один высокопоставленный российский чиновник и бывший генерал ФСБ, этот шквал наглядного насилия на экранах был вовсе не ответом на повышенный зрительский спрос, а сознательной политикой, выработанной в высших кругах российской власти. У зрителя должно было возникать ощущение, что только сильное государство, изображаемое в выпусках новостей, способно защитить беспомощное население от того разгула насилия, что бушевало на экране.

Вопрос о том, что для зрителя хорошо, а что плохо, решался отнюдь не исходя из вкусов и желаний самого же зрителя. “Врач ведь не спрашивает пациента, лежащего под ножом в операционной, как ему сделать хорошо”, – говорил Эрнст[436]. Эта задача – прописывать и выдавать лекарство – была возложена на него и на Добродеева.

Битва между светом и тьмой

“Ночной дозор” вышел на экраны в начале июля 2004 года. А через несколько недель, 1 сентября, страну сковал уже настоящий ужас: в Северной Осетии, в городе Беслан, чеченские боевики захватили школу и взяли в заложники больше 1000 детей и взрослых. Это был самый страшный террористический акт в истории России, гораздо более жестокий и кровавый, чем все предыдущие. На протяжении всего кризиса официальные российские СМИ сообщали цифры, спущенные им из Кремля, согласно которым в школе находилось всего 354 заложника. Сокрытие реальных масштабов теракта так разъярило захватчиков, что они перестали разрешать детям пить и ходить в туалет, вынуждая их глотать собственную мочу. Как вспоминал один из выживших заложников, террористы слушали новости по радио. Когда они услышали озвученное число, один из них сказал: “Россия говорит, что вас тут только триста человек. Может, надо убить всех остальных, чтобы только триста и осталось?”[437]