Говорит Вафин

– Не желаете еще вина, милый друг?.. Впрочем, определенная правда за вами таится, вы по убеждениям совершенный левый человек, легкомысленно требовать от вас прагматичного расчета. Я же ратую за возврат к неким колониальным и честным временам, когда всё называлось своими именами, я, мой дорогой друг, если позволите, антиглобалист консервативного толку и искренне полагаю…

На этих словах дверь рывком открылась, в комнату зашла женщина средних лет. Опухшая от усталости, с двумя сумками в руках. Из правой торчала куриная нога в целлофановом пакете.

С презрением окинув картину застолья – тетрапак вина «Монастырская изба», запечатанная пока бутылка водки, четыре хлебных сухаря да начинающий подсыхать майонезный салатик, – женщина разразилась тирадой:

– Пиздяете всё? Сивота. Я кому сказала на работу идти? Я тебя, алкаша, содержать буду вечно? Устроила в цех – ленивец ебучий, уволили. На корпоративе начал пить – в бокал наблевал, шатун. Меня Николай Евгеньевич за жопу берет в танце, а этот сидит, соленьями роток набивает. Бабы на проходной гогочут за спину. Морда упитая. В субботу принесли – рукава в дерьме по локоть. Мальчишки камнями закидали. Брысь со стола! И алкаша своего уводи. Аж псом в доме разит.

Мужчина негодующе сжимал и разжимал кулаки, ноздри его раздувались на африканский манер, до непоправимого оставались считаные секунды.

Резко встав, мужчина зацепил тетрапак и чуть не уронил его на пол. Взволнованным сбивчивым голосом он лишь смог высказать:

– Ты…Людк…скажешь как…перед людьми…не одни же…не было главное… в дерьме-то…кошка твоя вон. контора твоя…проворовались все…

Тем временем собутыльник начал шумно вылезать из-за стола и бочком-бочком выполз из кухни в прихожую.

– Стой! Да Виктор! Стой! Куда!

– Угу, – флегматично отвечал собутыльник, напяливая калоши.

Выйдя из подъезда, мужчины подставили лицо свежему октябрьскому ветру. Было часов 9 вечера, фонарь на углу дома подсвечивал полуснежную морось, лепящую безбожно с неба.

– Ты, Виктор… баба есть баба… что она… как говорится, осознает… мелочью пробавляется… туда-сюда…

– Да ладно, – равнодушно ответил Виктор, прикуривая, прикрыв папиросу ладошкою.

Закурили. Помолчали.

– Бутылку-то… выцарапай… от жоны… сейчас сядем вон… в детском саду-то.

– А вон что? За курткой-то? Понимаешь? – Мужчина заговорщически выпятил грудь, отчего за сизой куртенкой показался силуэт бутылки.

С чувством собственного достоинства протерли шапкой столик в беседке. Поставили стаканцы. Плеснули. Опрокинули. Закурили вновь.

– А что же, Виктор, ведь ваш глобалистский дискурс будто бы намерен потерпеть поражение? – вновь начал входить в тон консерватор.

– А по какому случаю ты в дерьмецо рукава-то окунул? – съерничал Виктор.

Политический настрой был навсегда утерян.

Беседка располагала к совсем иного рода беседам.

Быль

У Стаса Чекмашева завелась баба. Сперва всё ладно было – готовила тыквенный суп по рецептам из Интернета, музыку вечерами слушала, ходила в университет – послушная была.

Через полгодика шалить начала – собралась к подружке выпить вина.

Ну, Стас не тиран – отпустил бабу. Первые часа полтора она ему в вотсап еще писала, потом установилось молчание. Позвонив ей, Стас узнал, что бабья компания в полном составе отправилась куда-то в Еремеево к некой Алле.

В течение двух часов после звонка Стас получил три сообщения от своей бабы:

1. Постараюсь взять такси к ночи!!

2. Я так тебя люблю!! Блин!!

3. Зай я толькр утросмогу вернктьса!

После бабий телефон оказался наглухо отключен.

Стас Чекмашев был пацан методичного склада, посему планомерно начал обзванивать подруг бабы.

Одна из них сообщила, что действительно все уехали к Алле, но не в Еремеево, а в Малое Бурташово.

Вторая сообщила, что действительно все уехали в Еремеево, но не к Алле, а к Матвею.

Третья подруга сказала, что никто никуда не уехал и все сидят дома и играют в настольную игру «башня».

Четвертая же подруга заявила и вовсе, что все уехали в Малое Еремеево к Матвею и его девушке Алле играть в «башню».

Стас Чекмашев был ослеплен таким калейдоскопом версий, пожал плечами и лег спать. «Всякое бывает».

Наутро он позавтракал овсянкой, двадцать шесть раз отжался от пола на кулаках, надел пуловер со штанами да поехал в Малое Еремеево.

Разве сложно толковому рабочему пацану с подвешенным языком найти концы, даже если те скинуты в воду?

Стаса Чекмашева в то утро видели мирно беседующим с сизыми бабулями у подъезда, с ночным сторожем Валерием Николаевичем, с чудесными школьницами Натой и (второе имя позабыл, каюсь). Рекогносцировка указала адрес Матвея, правда, девушку его, оказалось, звали не Алла, да и не девушкой она была, а «шалявой пропиздохвосткой, за бутылку вротберующей, иные к Матвею и не ходют», как знаючи охарактеризовали ее жители микрорайона. Кнопка шестого этажа в лифте была выжжена дотла, а получившийся проем был надежно залеплен жвачкой.

Звонок в квартиру Матвея был оторван напрочь. Чья-то педантичная воля даже замазала побелкой то место, где ему надлежало быть. Пришлось проситься в хату ногами.