Грааль (ЛП)

Мы спустились вдоль приливного русла в поисках следов, по которым шли вчера, без всякой уверенности, что Лленллеуг и двое его возможных спутников шли именно здесь. Лошадей у нас теперь на троих осталось две, так что мы то ехали по очереди, то шли пешком, иногда Передур и Таллахт ехали на одной лошади. Каменистый берег не предполагал быстрого передвижения — на лошади или пешком, — и мы продвигались медленно. А потом мы и вовсе потеряли след.

Несмотря на острый глаз Передура, следов больше не было.

— Не иначе, болото забрало их, — мрачно предположил Передур, — как твою Серую. — Он махнул рукой в сторону моря колеблющейся грязи. — Лошадь сожрала, и все еще не насытилась.

Не стоило ему упоминать о нашей потере. Для воина утратить лошадь — все равно, что лишиться руки или ноги.

Через некоторое время мы бросили попытки отыскать след, и просто ехали в том направлении, куда он вел вчера. Особого смысла в этом не было, признаю. Конечно, те, за кем мы шли, могли знать дорогу через трясину, но мы-то ее не знали. Мы как раз обсуждали эту проблему и сошлись на том, что надо идти вниз по течению, хотя наша предполагаемая добыча могла свернуть в сторону где угодно.

Однако я решил продолжать поиски. Не сказать, чтобы это был каприз. Во мне зрело убеждение, что толк, в конце концов, все равно будет. Я не часто испытывал такую уверенность, но решившись, уже не отказывался от принятого решения. Не то, чтобы я привык доверять интуиции, но понимал, что в мире есть многое, способное воздействовать на поступки людей. Правда, чтение знаков судьбы никогда не относилось к моим сильным сторонам.

Поднявшись на вершину очередного холма, мы огляделись и обнаружили, что перед нами расстилалась пустошь с редкими невысокими холмами. В другое время их склоны должны были бы весело зеленеть и радовать глаз, но после засухи вид бесчисленных лысых вершин, уходящих вдаль подобно омытым дождями и ветрами черепов, никак не мог воодушевить сердце, и без того страдавшее от безжалостной суровости этих пустынных мест.

Немногие деревья выглядели чахлыми, принявшими под ветром причудливые формы. Теперь я определил, что мы движемся в сторону Ллионесса — длинного полуострова, разделявшего два моря: Ирландское по правую руку и Мьюир Нихт^[1] по левую. Это странное место всегда считалось негостеприимной землей, царством отверженных душ и диких зверей; честным людям здесь не место. Ах, да, вспомнил: еще здесь некогда Мирддин сражался с Морганой не на жизнь, а на смерть.

Тогда же исчез Пеллеас, друг и слуга Эмриса, наверное, тоже в связи с этой битвой, а еще ушел мой брат Гавейн. Я до сих пор скучаю по нему, ведь до того ужасного дня мы редко разлучались хотя бы на день.

В то время как Артур и кимброги схватились с саксами на севере, Мирддин, вняв знакам и знамениям, в одиночестве отправился на битву с Королевой Воздуха и Тьмы. Он не вернулся. На его поиски отправились Гавейн с Бедивером. Они нашли Мудрого Эмриса слепым и израненным, именно здесь в Ллионессе. Увы! Пеллеас, начавший поиски еще раньше, так и сгинул. Никто больше не видел его. И тогда Гавейн, охваченный раскаянием и стыдом, удалился в изгнание. Или, как говорит Мирддин, Гавейн, истинный рыцарь, не мог больше мириться с греховностью своего происхождения, и ушел на поиски искупления.

Подумаешь, «греховность происхождения»! Мне Моргана не родня. Откровенно говоря, я не очень-то верю в эти разговоры, и тогда не верил, и теперь не верю. Позволить Гавейну взять и вот так уйти, какую бы благородную цель он не преследовал, всегда казалось мне опрометчивым. Случись я там на момент его ухода, я нашел бы слова, чтобы отговорить его. Но меня там не было, и сейчас остается лишь молиться, чтобы однажды мы смогли вновь оказаться вместе. Я так и делаю. И жду.

Вот об этом я и думал, пока мы тащились по пустынным холмам. Я оглядывал унылый горизонт, отколупывая со штанов комки засохшей грязи. Выбранное направление привело нас к небольшому заросшему шиповником оврагу. По дну его извивался узкий ручеек. Понятно, что когда-то он был пошире, но и теперь вода в нем оставалась вполне терпимой. Мы остановились, чтобы освежить лошадей и наполнить бурдюки. Помылись, как смогли, отдохнули, пожевали черствого хлеба. Одежда тем временем подсохла и мы отправились дальше и ехали до ночи.

Солнце село. На землю легли мутные прохладные сумерки. Очередной бесплодный день закончился, и мы разбили лагерь в лощине. Таллахт занялся лошадьми, Передур пытался разжечь костер; дерево оказалось гнилым и неожиданно влажным, костер давал больше дыма, чем тепла. Я поднялся на вершину холма посмотреть на звезды и решить, куда двигаться дальше.

На землю спустился туман, звезд я не увидел. Печальный ветер с юго-запада стонал над бесплодными холмами, стучал голыми ветвями низкорослых деревьев, словно зубами щелкал. Такие ночи предвещают бури, но в воздухе не чувствовалось ни малейшего намека на дождь, а ветер нес запахи моря.