Град огненный (СИ)

Я слишком часто испытывал себя на прочность. Срыв после телешоу, поцелуй Хлои, стычка с Феликсом. И что-то щелкнуло в моей голове, что-то переключило рубильник в позицию «включено».

Вчера я долго не мог заснуть. В открытые окна сочился свет фонаря, желтый и густой, как масляная краска. Из теней проступали фигуры — сначала бесформенные, затем обретающие плоть.

Я видел Хлою Миллер.

Нагая, она стояла у кровати. Бархатная кожа горела, словно облитая золотом. Я тоже горел и тянулся к ней, но она отступала к окну и брезгливо стирала следы моего поцелуя.

«Не отталкивай!» — хотел сказать я, но сотканная из теней и света Хлоя истаяла, а вместо нее оказался Виктор.

— Не убивай! — прохрипел он и повернулся спиной: между его лопатками торчала рукоять ножа. Желтая кровь текла из раны, капала на пол, и Виктор пошатнулся, упал то ли в лужу, то ли в тень, и тоже пропал. Фонарь подмигнул слезящимся глазом, заглянул в окно, и я увидел доброе и немного печальное лицо доктора Поплавского.

— Вам ведь страшно, голубчик? — спросил он. — Страшно терять? А все потому, что в вас проклюнулась душа. Как любому ростку, ей нужен свет. А вы продолжаете питать ее тьмой.

— И напитаю еще! — закричал я и швырнул подушкой. — Мне не страшно! Это страшно тебе! Взметнулись желтые волны, по шторам пошла рябь, а лицо доктора побелело.

— Разве ты не понял? — шепнули бескровные губы. — Меня нет.

И это уже был не доктор, а я сам, и шею туго стягивала петля портупеи.

— Это ты, — произнес двойник голосом Пола. — Мы все — это ты.

Фонарь качнулся и изрыгнул поток слепящей желтизны. Я захлебывался ею, тонул в ней, и лихорадка трепала меня до рассвета.

* * *

Утро пятницы начинается с неожиданной встречи.

Возле Института наперерез выскакивает такси. Я едва успеваю отступить на тротуар. Тормоза скрипят, заднее стекло опускается, а из окна высовывается недовольная физиономия Феликса.

— Подойди! — шипит он. — Да скорее же, болван!

Я слишком измучен бессонницей, чтобы реагировать на «болвана», подхожу молча. Феликс нервно оглядывается по сторонам, протягивает диск со словами:

— Отдашь Торию!

Стекло снова поднимается, шофер дает по газам. Такси срывается с места, и сквозь клубы пыли и выхлопа замечаю остановившегося на ступенях лаборанта Родиона. Прячу диск в карман, говорю:

— Все в порядке!

Родион кивает и заходит в здание. Со мной он не здоровается и не разговаривает второй день. Как, впрочем, и остальные сотрудники. Слухи разносятся быстро, но в этом есть и плюсы: когда коллеги объявляют бойкот, можно делать, что угодно.

Я занимаю один из свободных компьютеров и делаю вид, что вбиваю данные о поставках. На деле — пытаюсь открыть диск. К моей досаде, требуется десятизначный пароль, который мне, конечно же, неизвестен. И неизвестно, что делать теперь?

Отдать диск Торию? Даже если Феликс не солгал и принес тот самый, я должен первым узнать, что на самом деле кроется за экспериментом «Четыре».

Подобрать пароль самому? Это займет время, а из меня дешифровщик неважный.

Любопытство зудит под кожей. Диск подмигивает бликом, будто дразнит. Раздумываю: может, обратиться к одному из программистов Института? Игорь задолжал мне услугу, но сегодня весь мир против меня.

— В отпуске Игорек, — сухо говорит Марта, а на меня не смотрит, размеренно клацает красными ногтями по клавишам. — И шефа нет, если ты к нему.

— Не к нему.

Она презрительно опускает уголки губ и продолжает отстукивать ритм.

Выхожу на улицу перекурить: диск жжется во внутреннем кармане, легкие саднит от горького дыма, и я кашляю, вместе со слюной сплевываю капельку крови. Она падает в траву, расцветая, как крохотный алый бутон. Нехороший знак. Но мне почему-то не страшно. Голова пуста и легка — там клубится лишь дым, дым… выпускаю его кольцами, запрокинув лицо к серому небу.

С территории Института выруливает мусоровоз, но, не доезжая до ворот, тормозит. Из кабины спрыгивает васпа и размашистым шагом идет навстречу. Я не сразу узнаю его: некогда лысая, частично обожженная голова теперь покрыта ежиком волос — жидких, но все-таки своих. Вместо кожаного фартука — спецовка. А улыбка та же — слегка безумная, обнажающая десны.

— Сержант Франц!

Должно быть, произношу удивленно. Он хохочет, и серые глаза посверкивают из-под редких бровей.

— Узнал!

Не скажу, что встреча меня радует. Во-первых — Франц все-таки сержант, прошедший инициацию и верно прослуживший в должности до гибели Королевы. Во-вторых, он перекинулся на сторону Морташа, и наверняка неплохо себя чувствовал под его командованием, пока деятельность Шестого отдела не пресекли. Для многих перебежчиков реабилитационный центр стал тюрьмой, в особенности для сержантов.

— Давно вышел? — спрашиваю.

— Десять дней, — отвечает Франц и тоже достает мятую пачку. Сигареты у него дешевые, спички промокшие, и я со скрытым злорадством слежу, как он одну за одной ломает спички и чертыхается сквозь зубы. Наконец, сдается.

— Дашь прикурить, босс? — последнее он произносит подчеркнуто вежливо, в этой вежливости мне чудится насмешка. Но все же высекаю колесиком огонек, и Франц с удовольствием затягивается.