Теперь он видит. О, я знаю, он это увидел! Тени за моей спиной. Острые плавники, кружащие по комнате и подбирающиеся все ближе к свету. Оранжевое пятно подергивается зыбью, узор на паркете смазывается, расходится кругами.
— Вы знаете, кто я? — вдруг спрашиваю его.
Доктор моргает быстро-быстро. С брови капает кровь и катится от внутреннего уголка глаза, будто слеза.
— Не понимаю…
— Вы знаете, кто я? — делаю ударение на слове «кто».
— Ян Вереск, лаборант…
— Офицер преторианской гвардии Королевы Дара! — на одном дыхании почти выкрикиваю я. — Недоученный тренер! Зверь! А знаете, чему учат зверей? — на этот раз я не даю ему вставить слово и выплевываю с ненавистью: — Убивать! Пытать! Ломать! Вот этим, — наклоняюсь вперед, нависая над оранжевой бездной, выставляю руку с ножом, — я могу резать вас на куски. Начну с пальцев. Потом с ушей и носа. Вести допрос — моя прямая обязанность, как преторианца. И поверьте, в этом я очень, очень хорош!
На самом деле, не так хорош, как хотелось бы. Разговор давно идет не по плану. Ладони взмокли. Саднит высверленное ребро, и я мелко дрожу, как в лихорадке. Так непрофессионально. Так стыдно.
— Не нужно…
Он говорит тихо, поэтому смысл сказанного доходит до меня не сразу. Но доктор вскидывает голову и повторяет:
— Не нужно. Прошу вас.
— Теперь решать не вам!
— Все еще мне, как вашему куратору, — голос доктора крепнет. — Не глупите, Ян, — он впервые называет меня по имени. — У вас блокада…
— Не такая уж совершенная, как оказалось.
— Мы все еще дорабатываем методику. Да, с первым срывом вы справились сами. Но теперь… мы не можем ни за что ручаться.
— Кто это — мы? — цепляюсь к словам и старательно гоню из головы образ рубильника. Щелк — первый раз сработало вхолостую. Щелк — головная боль и разрыв капилляров. Щелк… щелк… что будет в третий?
— Мы — это ведущая группа кураторов.
— И сколько вас?
— Шестеро.
— Какое совпадение! Назовите имена.
Доктор колеблется. Не знаю, о чем он думает. Но ему страшно. А еще он надеется. Да, они все надеются на избавление. На то, что смогут докричаться с той стороны бездны, и зверь услышит.
— Они вам ничего не скажут, — пытается увильнуть доктор.
— Они нет. А вы да.
Я откидываюсь на стул. Оранжевый свет мельтешит, вызывая резь в глазном яблоке. Вот он, первый признак мигрени. Тогда я откладываю нож и говорю спокойно и глухо:
— Вы упрямы. И верите, что я не причиню вам вреда. Но это не так, — расстегиваю куртку и показываю подкладку, где в ряд воткнуты шесть медицинских игл. — Почти бескровно. И почти безопасно. Для меня.
Вынимаю одну. Блики пляшут на острие. И в глазах доктора пляшет зарево приближающегося безумия. Осталось только подтолкнуть. И я поясняю:
— За каждый неверный ответ я буду загонять вам иглу под ноготь. Откуда мне знать, какой из ответов верный? Вы убедите меня. Начнем?
Доктор мотает головой. Но от него уже ничего не зависит. В оранжевом озере на полу я вижу ощеренную пасть чудовища. Зубы — иглы. Глаза — слепые пятна. Плавник черен и остр, как жало Королевы.
— Вы работали на Шестой отдел?
Он снова мотает головой, так что трясутся полные щеки. Глаза блестят от влаги, но слезы не льются. Самоуверенный сукин сын!
— Так вы работали? — повторяю терпеливо и беру его руку в свою, пожимая ее, как в первый день нашего знакомства.
— Вы знаете, голубчик, — вдруг быстро говорит он, — я ведь не лгал, когда говорил, что не пережил бы и первую зиму в Улье. У меня низкий болевой порог. Я даже боюсь ходить к стоматологу. Я…
— Это хорошо, — улыбаюсь одними губами и хлопаю его по руке. — Это очень хорошо! Значит, разговор пойдет быстрее. Итак? Ваш ответ…
— Нет, — выдыхает он.
Щелк.
Комната погружается во тьму.
Щелк.
Свет опаляет веки.
Голова тяжелеет. Уши закладывает от крика. Я с удивлением обнаруживаю, что из указательного пальца доктора торчит игла. Ноготь чернеет и расползается, как гниющий материал. Или это тень безумия наслаивается на реальность?
— Не надо… кричать.
Доктор дышит тяжело и быстро. Слезы, наконец, скатываются по щеке.
— За… что?
Он изумлен так искренне, что я едва не начинаю хохотать. За что? Не хватит пальцев, чтобы перечислить.
— Вы лжете, — убежденно произношу я. — Вы работали на Морташа. Возможно, работаете и сейчас. Говорите правду!
— Я не работал на Морташа! — кричит он. — Даже если работал… я не знал! Откуда мне было знать, кто финансирует проект?
— Значит, вы участвовали в нем?
— Только как психолог! Мои исследования ни в коем разе не касались ни генетики, ни Четвертого эксперимента!
— Но знаете о нем.
Доктор почти рыдает. Его взгляд устремлен вниз, на стальное жало, торчащее из его руки.
— Да, знаю. Я разрабатывал программу по реабилитации васпов. И особое внимание уделялось вам.
— Почему мне?
— Вы пережили трансформацию. Мы следили… следили, удастся ли восстановить нормальное состояние психики, или…
— Или я окончательно превращусь в безмозглое насекомое? — заканчиваю за него.