Град Пустыня

Результатом этих трудов и стали настоящие лекции, носящие вводный характер. Очень и очень многое в них опущено. Содержание лекций ограничивается тремя первыми веками истории монашества в Египте и в Палестине (Сирия и Малая Азия здесь вообще не рассматриваются); причем, говоря о Египте, мы опускаем все то, что не относится к традиции халкидонского православия (Шенути, к примеру, здесь даже не упоминается). Что касается таких серьезных тем, как предыстория христианского монашества в еврейском и языческом мире или причины, привелшие к расцвету монашества в рассматриваемое время, то я также их не касаюсь. Мне хотелось, единственно, дать некую общую картину, которая, как я надеюсь, несмотря на свою очевидную неполноту, сможет стать неким ориентиром для тех будущих исследователей, рядом с трудами которых настоящая книга будет казаться не более, чем детской забавой. Пока же у нас нет даже такого общего введения.

В одном можно не сомневаться. Построение Града Пустыни не было бегством или следствием отвержения материи как злого начала (иначе как мы объясним то безошибочное эстетическое чувство, которым определялись места монашеских пристанищ, или их любовь ко всем Божьим тварям?). Оно коренится в абсолютном реализме веры в Бога и в сознательном участии верующего в брани «не против плоти и крови, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных».

Та же брань продолжается и ныне.

I. ПРИЗВАНИЕ

Три основоположника — Афанасий, Антоний, Пахомий. Призвание Антония и его жизнь вплоть до прекращения гонений. Обращение Пахомия и его жизнь до устройства киновии в Тавенниси. Амман и основание Нитрийского монастыря. Макарий Египетский и Скит. Иларион и Газа. Харитон и первые лавры в Иудее. Антоний на своей Внутренней Горе.

Мученичеством Петра, папы Александрийского, которое мы будем датировать 25 ноября 312 года, завершилось последнее крупное гонение.[1] Константин уже вошел в Рим победителем, и вскоре Максимин Дайя, управлявший тогда Египтом, вынужден был принять политику прочих императоров. Через несколько месяцев Максимина, потерявшего незадолго до этого в войне с Лицинием и Малую Азию, и все свое войско, не стало.

Отправной точкой для нас могут служить три события этого столь важного во многих отношениях 313 года. В Александрии, согласно преданию, новый папа Александрийский Александр (непосредственный преемник Петра Ахилла пережил его всего на пять месяцев) в годовщину мученичества Петра увидел на берегу детей, играющих в церковь, и, поразившись поведению мальчика, исполнявшего роль епископа, сделал его своим домочадцем.[2] В Среднем Египте стареющий аскет (ему было уже за пятьдесят), страшившийся славы, дожидался на берегу Нила корабля, желая удалиться туда, где его не знали, но Дух повелел ему отправиться в трехдневное странствие по пустыни вместе с сарацинами, и вот неподалеку от Красного моря у подножия горы он нашел уединенный оазис.[3] В Верхнем Египте молодой рекрут, уволенный со службы после поражения Максимина, принял крещение в Хенобоскионе.[4]

Афанасий, Антоний, Пахомий епископ и богослов, анахорет, настоятель киновии. Когда в начале своего епископского служения Афанасий отправился на лодке в Фиваиду, за ним наблюдал с берега спрятавшийся среди монахов Пахомий,[5] с Антонием же Афанасий беседовал, по меньшей мере, один раз, когда тот в 338 году прибыл в Александрию.[6] Пахомий и Антоний никогда не встречались друг с другом. Тем не менее, взаимное доверие названных трех лиц имело огромное значение не только для их современников, живших в Египте, но и для всей последующей истории вселенской Церкви, ибо именно в эту пору, по Божьей воле, монашество стало неотъемлемой составной частью организма Церкви.

Ученикам Пахомия запомнились его слова: «Среди людей нашего поколения, живущих в Египте, я вижу три главы, которые по милости Божией процветают на благо всех сведущих: епископ Афанасий, готовый отдать жизнь за Веру Христову, авва Антоний, являющий собою совершенный образец отшельнической жизни, и эта Община, примеру которой должны следовать все те, кто, исполняя Божью волю, желает собирать души и заботиться о них до той поры, пока они не станут совершенными».[7]

О самом Афанасии мы будем говорить здесь лишь мимоходом. Однако не следует забывать, что оставившие мир монахи помнили и молились о нем, ибо знали о его брани и не сомневались в том, что через него александрийской епископской кафедрой управляет сам Господь.[8] Когда же политическая необходимость заставила Афанасия покинуть мир, и он стал делить с ними долгое безмолвие пустыни, Афанасий занялся написанием жития почившего незадолго до этого преподобного Антония, даровав нам ставший классическим духовным произведением великий манифест монашества, повлиявший на весь христианский мир уже через несколько лет после написания.[9]

* * *