Град Пустыня

Из двадцати девяти «гомилий» (λόγοι), сохранившихся на греческом, одна серия изречений, начинающихся со слов «Внемли себе…» (πρόσεχε σεαυτω),"[548] имеет иной, чем у Исайи, словарь, отсутствует в сирийской версии и приписывается в той версии, где изречения начинаются со слов τήρει σεαυτόν, Аммону, преемнику Антония; [549] мы вправе предположить, что она могла быть переведена с коптского оригинала. В ряде манускриптов тридцатым λόγος'οΜ включена первая глава («О том, что молитву должно предпочитать всему») приписываемых Василию Великому «Правил монашеской жизни».[550] Некоторые манускрипты придерживаются этой атрибуции, в других она приписывается Исайе. Следует заметить, что ее достаточно своеобразный язык и словарь больше похожи на язык Исайи.

Говорится, что сам Исайя был неграмотным, что однако не мешало софисту Энею Газскому говорить с ним о Платоне, Аристотеле и Плотине.[551] Это соответствует и обшему впечатлению, производимому его творениями. Они полны глубочайших мыслей о Писании, однако приводимые в них цитаты не вполне точны. Этим они напоминают «Послания» преподобного Антония, который также приводит слова Писания на память.

Значительная часть творений Исайи посвящена правилам, приложимым ко всем периодам монашеской жизни от послушника до отшельника,[552] где рассматриваются самые разные темы от практических деталей до глубочайших истин духовной жизни; при этом часть из них, похоже, восходит к «Правилам» Пахомия. Помимо этого, мы находим в трудах Исайи пространные и бесценные главы, в которых он истолковывает Писание при помощи аллегорического метода или — уже в кратких главах использует тот же метод, размышляя о горчичном зерне или о вине.[553]Здесь же мы находим большое письмо Исайи к его ученику авве Петру, только что избравшему путь аскета.'[554] В главе «О ветвях зла» приведен необычный список из семи, а не из восьми как у Евагрия помышлений (λογισμοί), в который входят: похотение (или желание), сребролюбие, оглаголание (клевета), гнев, зависть, тщеславие, гордость.[555] Аллегоризм и язык Евагрия принимаются без малейших сомнений. Чего здесь практически нет, так это любого рода общих или богословских рассуждений. В краткой главке дается классическое выражение характерного для восточного (Greek) христианства оптимизма в отношении истинной человеческой природы, где, к примеру, утверждается, что вожделение (желание), ревность, гнев, ненависть и высокомудрие (гордость) присущи человечеству по естеству, будучи дарами Божьими, однако грех искажает их, делая их противоестественными.[556] Сюда же входит достаточно пространное слово «к новоначальным и стремящимся к совершенству»,[557] содержащее в себе то, о чем умолчал Кассиан.[558] Опыт подвижников способствовал осознанию того, что избирающий уединенное жительство монах, не испытавший себя в общежитии, подвергается особым опасностям. [Киновийный] монах несет на себе страдания Христовы и Его Крест, восхождение же на Крест есть вхождение в покой кельи. Здесь мы находим основу мотива, характерного для убранства некоторых сирийских церквей, где столп пустынника в известном смысле уподобляется самому Кресту:[559] как Господь был пригвожден ко Кресту, так столпник и затворникисихаст прикованы к своему столпу или к своей келье. Однако, «если ум захочет взойти на крест, прежде нежели уврачует немощь чувств своих, то привлекает на себя гнев Божий, ибо приступает к делу, превышающему его меру».[560]

Ранее мы обращали внимание на то, что в Житиях Пахомия и Антония (но не в «Посланиях преподобного Антония») Имя Господа никогда не употребляется одно, но всегда говорится «Иисус Христос». В творениях же аввы Исайи Имя Иисуса используется либо само по себе, либо в сочетаниях типа «Господь Иисус», «святой и великий Царь Иисус» или «наш возлюбленный Иисус». Здесь мы вновь имеем дело с духовностью, которая была характерна для людей из окружения Исайи, порою терявших истинное равновесие и вследствие этого дерзавших говорить о своей близости к Господу и утверждать, будто Он обладал всего одною природой.[561] С этим связана и их характерная религиозность (вспомним рассказ о том, как Петр Ивериец дробя просфору, увидел, что алтарь залит кровью).[562] Об этих заблуждениях не следует забывать. Впрочем, простые христиане в любом поколении поймут ее.