Три шага.
Именно столько времени я стоял и мог дышать.
Именно столько времени я стоял и чувствовал, как сердце качает кровь.
Потому что Руби Грейс сделала четвертый шаг, представ передо мной во всей красе, и все замерло.
Время, тянувшееся бесконечно, пока я ждал в церкви начала венчания, остановилось вовсе. Музыка стихла, свет померк, освещая только ее одну. Я даже не обратил внимания на ее отца, за руку которого она держалась. Я мог лишь глазеть на Руби Грейс, рассматривая яркую красавицу, облаченную в шелковое свадебное платье кремового цвета. На ее щеках сиял румянец, губы были накрашены цветом пыльной розы, а веснушки, проявившиеся за те дни, что мы провели на солнце, проглядывали через тональный крем. Длинные волосы медного цвета с обеих сторон заплели в косы и завязали в узел под вуалью. Карие глаза, в которые я с любовью смотрел все лето, были такими же яркими и золотистыми, как солнце, выглядывающее у нее из-за спины. Двери снова закрылись, и этот звук вернул меня на грешную землю, запустил время, заставил сердце снова метаться в грудной клетке.
Я даже не обратил внимания на ее платье.
Плевать на него.
Потому что я пришел сюда ради женщины, а не ради платья. И если все пойдет, как я задумал, как рассчитывал, то после сегодняшнего дня это платье все равно потеряет ценность.
Руби Грейс улыбалась так же мрачно, как Энни, а отец поглаживал ее руку, пытаясь вселить уверенность. Но, судя по его серому исхудавшему лицу, я усомнился в том, кого именно он пытается успокоить.
Руби Грейс не заметила меня. Она словно оцепенела и шла будто во сне.
Или в кошмаре.
Гости заахали, когда она проплыла мимо них. Женщины вытирали глаза носовыми платками, а мужчины с восторгом и благоговением улыбались.
Я даже не сомневался, что не ступала еще по церковному проходу невеста прекраснее нее.
Когда она подошла к алтарю, пастор Моррис спросил, кто выдает ее замуж, и отец дал ответ. Он поцеловал дочь в щеку, выдавил вялую улыбку и осторожно передал ее руку Энтони.
Руби Грейс протянула букет Энни, и та что-то прошептала, кивнув в мою сторону. Сердце ушло в пятки, когда Руби Грейс повернулась и нашла меня взглядом в ту же секунду, как пастор Моррис сказал собравшимся, что они могут сесть.
Она смотрела на меня.
Я смотрел на нее.
Она приоткрыла рот.
Я улыбнулся.
А потом сел вместе с остальными, но она не сводила с меня взгляда.
Пастор Моррис уже начал речь, с жаром рассказывая, какой сегодня прекрасный день, но Руби Грейс продолжала смотреть на заднюю скамью. Она снова и снова моргала, и у нее задрожала нижняя губа. Только когда пастор Моррис произнес ее имя, Руби Грейс отвела взгляд и обратила внимание на Энтони.
– Энтони, – улыбнувшись жениху, сказал пастор и перевел взор на невесту. – Руби Грейс. С огромной радостью я стою сегодня здесь, с вами, в окружении ваших близких, пока мы празднуем единение двух сердец.
Энтони улыбнулся Руби Грейс, но она не смогла ответить тем же и снова метнула взгляд на меня. И опять повернулась к Энтони.
– Брак – это досточтимое благословение Господа, – продолжил пастор Моррис, но его слова померкли, когда Руби Грейс посмотрела на меня.
Снова.
Энни толкнула ее локтем в спину, но Руби Грейс не сводила с меня глаз, насупившись и открыв рот.
Энтони нахмурился, видя, что она на него не смотрит, и тоже повернулся. Заметив меня сзади, он помрачнел и крепко поджал губы. Прочистил горло, сжав руку Руби Грейс, чтобы она обратила внимание на него.
Она как будто нехотя подчинилась, но, повернувшись к нему лицом, застыла с тем же встревоженным видом.
Я не знал, чего ждал – возможно, знака. Возможно, традиционной фразы от пастора Морриса: если кому-то известна причина, по которой эти двое не могут вступить в брак, пусть скажет сейчас или замолчит навечно.
Но эти слова так и не прозвучали.
Потому что в следующее мгновение Руби Грейс покачала головой, вырвала руки из рук Энтони и прошептала что-то, очень похожее на «я не могу». Она посмотрела на отца, который сидел в первом ряду с угнетенным видом, и они обменялись тяжелым взглядом в безмолвной беседе.
А потом она наклонилась, подхватила руками платье и повернулась лицом к гостям.
Пристально посмотрела мне в глаза, и мое сердце с силой, до боли, забилось в груди.
Сделала шаг.
Я встал.
Затем, под вздохи и перешептывания четырехсот жителей Стратфорда Руби Грейс Барнетт стала сбежавшей невестой.
А я был ее средством для побега.
Хаос.
Разразился настоящий хаос, когда я быстро, насколько это было возможно на каблуках, побежала по проходу с развевающейся за спиной вуалью и не сводила глаз с Ноа Беккера, сидящего на задней скамье.
Я услышала, как где-то вдалеке мать закричала мое имя. Услышала, как меня зовет Энтони. Услышала удивленные возгласы и где-то среди всего этого шума громкий узнаваемый смех Бетти.
Все потеряло значение.