Графъ

Девчонка моргнула, осознав, что на поцелуе никто не настаивает и даже не держит, подобрала губы и отступила.

- Не думаю, что моя стряпня тебе понравится, - буркнула она, ёжась и прижимая к груди тетрадь и сползающие края пледа. - Более того, я горжусь, что не умею готовить, это мой вклад в мировое добро! Бутерброды - это потолок моих кулинарных скиллов.

Глеб не стал напоминать ей, что насчёт минета у неё были те же самые сомнения. Просто сказал:

- Давай свой потолок. Иди! - Развернул ее за плечи к себе задом и зарядив шлепком по красной клетке пледа пониже ее поясницы, звонко попал точно в цель. Да так, что потом ещё долго покалывало ладонь, отвлекая от растопки камина.

Будто бы в счёт за оказанную высокую услугу - завтрак, сооружённый руками самой Новодворской, пришлось отбиваться от журналисткой атаки. Пока жевал хлеб с колбасой и сыром, девчонка кружила вокруг пчелой и добывала своим жужжанием информацию, считая, что сытый Граф голодного щедрее. В итоге, по поводу одежды он дал понять, что до завтра Лера ее не получит и ее дальнейшую судьбу решать раньше утра он так же не намерен.

Глеб понимал, что ставит ее в зависимое положение. И откровенно наслаждался им изнутри и снаружи, меняя только ракурс и локацию. Остаток дня они провели в основном горизонтально, сплетаясь в один влажный организм, ненадолго проваливались в вязкое оцепенение, просыпаясь, пытались говорить усохшими голосами, но быстро находили это общение бессмысленным. Замолкали. Потребность в речи оказалась ложной. Слова деградировали в междометия, а те в свою очередь - в шорохи, шелесты, скрип и сопение. Сутки рассыпались на спектр неопределённых оттенков. А с приходом ночи время стало тягучим, томным, утратило привычный такт. Тишина иногда оживала возней, переходящей в стоны и крики, взрывалась шлепками и рыками, потом сворачивалась до бенгальских огней в глазах, до дрожи в натянутых пружинами тел и затихала еле слышным шепотом пересохших губ. И ни разу не возникла мысль, что лям за ночь - это до хера, на самом деле.

Зато накатило желание кончить в девчонку, хотя Глеб всегда принципиально избегал такого рода финала отношений с партнершами. Отсутсвие смысла в этом акте раздуло его до личного табу, нарушение которого карается лишением свободы. Возможно даже пожизненным.

От бездны отвела тотальная усталость обоих организмов. Они намертво сплелись и уснули.

Утром ещё раз все взвесив, согласившись со всеми доводами трезвеющего сознания, открыл глаза и тут же послал всё на хуй. Притянул девчонку к себе ближе и снова уснул.

Проснулся от того, что Лерка завозилась. Повалял ее, конечно, как следует по простыням, потом покурил, выдал одежду и свои резиновые сапоги.

- От кого или от чего ты здесь прячешься? - спросила она когда двинулись в обратную дорогу.

Глеб даже притормозил. Опять нехорошо кольнуло за рёбрами. Надо завязывать столько смолить, дыхалка ни к черту.

- От того, что делает меня тем, кем я являюсь, - выдохнул и отбил взятку. - А ты?

- Что я?

- Ты почему прячешься? - Глеб кивнул через плечо на ее камуфляж.

- Я не прячусь, я просто никогда не стремилась никому нравиться.

- А к чему ты стремилась?

- К свободе выбора.

Глеб остановился. Дождался, когда Новодворская доплетется до него в унижающей ее фамилию обуви.

- И что бы ты выбрала в своем идеальном мире?

- Никому не принадлежать, ни эмоционально, ни физически. - уверенно взмахнула ресницами, будто ей уже приходилось отвечать на этот вопрос.

В этом плане он ее прекрасно понимал. Жизнь без эмоциональных привязанностей, как мастурбация: управляемый процесс, гарантированный результат, но пресно и скучно.

- Так что тебе мешает выбрать свободу прямо сейчас?

- Сапоги сорок пятого размера и того же года выпуска!

_____________________________________

Попали оба…

Глава 35

Глава 35

На путь от логова до графства ушло почти пять безмолвных часов. Тишина грузила по мере приближения к перекрестку, за которым заканчивалась вотчина Уточкина и время, отведённое на взрослый диалог.

Не получалось. Не получалось собрать в башке более или менее стройную фразу, чтобы хотя бы начать. О чем говорить? Он не привык разговаривать с женщинами не на постельные темы. Раньше, чтобы объяснить бабе, что он от неё хочет, можно было обойтись двумя-тремя короткими, прямыми указаниями. В том числе: не ебать мозг, сосать, когда его сиятельство захочет, не возражать и не требовать. Все ясно, как день и барышни живо въезжали, что все эти нехитрые условия хорошо компенсируются материально.

А сейчас будто язык закостенел. Что он ей предложит? Мальдивы? Шубу? Цацки? Высший свет? Глеб, ты дебил? Нет, не так: ты дебил, Глеб!

Она в Москву свою хочет. Строчить свои буквы, сидя в какой-нибудь норе околомкадного муравейника. Наверняка ведь накарябает роман! Чтобы однажды Глеб узнал себя в циничном чудовище, а ее - в красавице, которой он испортил жизнь и она стала писательницей!