— Нет, свою лошадь, от которой каждый из нас с большим аппетитом съел по куску; это было нелегко!
— Съесть кусок лошади? — спросил, смеясь, Морсер.
— Нет, пойти на такую жертву, — отвечал Шато-Рено. — Спросите у Дебрэ, пожертвует ли он своим английским скакуном для незнакомца?
— Для незнакомца — нет, — сказал Дебрэ, — а для друга — может быть.
Я предчувствовал, что вы станете моим другом, барон, — сказал Моррель. — Кроме того, как я уже имел честь вам сказать, называйте это героизмом или жертвой, но в тот день я должен был чем-нибудь отплатить судьбе за неожиданное счастье, когда-то посетившее нас.
— Эта история, на которую намекает Моррель, — продолжал Шато-Рено, — совершенно изумительна, и, когда вы с ним поближе познакомитесь, он вам ее как-нибудь расскажет, а пока что довольно воспоминаний, займемся нашими желудками. В котором часу вы завтракаете, Альбер?
— В половине одиннадцатого.
— Точно? — спросил Дебрэ, вынимая часы.
— Вы подарите мне еще минут пять льготных, — сказал Морсер, — ведь я тоже жду спасителя.
— Чьего?
— Моего собственного, черт возьми, — отвечал Морсер. — Или, по-вашему, меня нельзя от чего-нибудь спасти как всякого другого, и только одни арабы рубят головы? Наш завтрак — завтрак филантропический, и за нашим столом будут сидеть, я надеюсь, два благодетеля человечества.
— Как же быть? — сказал Дебрэ. — У нас ведь только одна Монтионовская премия?
— Что ж, ее отдадут тому, кто ничего не сделал, чтобы ее заслужить, — сказал Бошан. — Обычно Академия так и выходит из затруднения.
— А откуда явится ваш спаситель? — спросил Дебрэ. — Прошу прощения за свою настойчивость; я помню, вы уже раз мне ответили, но так туманно, что я позволил себе переспросить вас.
— По правде сказать, я и сам не знаю, — отвечал Альбер. — Три месяца тому назад, когда я его приглашал, он был в Риме, но кто может сказать, где он успел побывать за это время?
— И вы думаете, он способен быть пунктуальным? — спросил Дебрэ.
— Я думаю, что он способен на все.
— Имейте в виду, что даже с пятью минутами льготы остается ждать только десять минут.
— Так я воспользуюсь ими и расскажу вам про моего гостя.
— Простите, — сказал Бошан, — а можно из вашего рассказа сделать фельетон?
— Даже очень, — отвечал Морсер, — и прелюбопытный.
— Так рассказывайте; надо же мне чем-нибудь вознаградить себя, раз я не попаду в Палату.
— Я был в Риме во время последнего карнавала.
— Это мы знаем, — прервал Бошан.
— Да, но вы не знаете, что я был похищен разбойниками.
— Разбойников нет, — заметил Дебрэ.
— Нет, есть, существуют, и еще какие страшные, я хочу сказать — восхитительные. Они показались мне, до ужаса прекрасными.,
— Послушайте, дорогой Альбер, — сказал Дебрэ, — сознайтесь, что ваш повар запоздал, что устрицы еще не привезены из Марени или Остенде и что вы, по примеру госпожи де Ментенон, хотите заменить еду сказкой. Сознайтесь же, мы настолько учтивы, что извиним вас и выслушаем вашу историю, как бы фантастична она ни была.
— А я вам говорю, что хоть она и фантастична, в ней все правда от начала до конца. Итак, разбойники взяли меня в плен и отвели в весьма неуютное место, называемое катакомбами Сан-Себастьяно.
— Я их знаю, — сказал Шато-Рено, — я там чуть было не схватил лихорадку.
— А я схватил, да еще какую, — продолжал Альбер. Мне заявили, что я пленник и что за меня требуется выкуп, — пустяки, четыре тысячи римских пиастров, двадцать шесть тысяч турских ливров. К несчастью, у меня оставалось только полторы тысячи, путешествие мое подходило к концу и кредит истощился. Я написал Францу… Да, ведь Франц был при этом, и вы можете спросить у него, присочинил ли я хоть слово. Я написал ему, что если в шесть часов утра он не привезет четырех тысяч пиастров, то в десять минут седьмого я удостоюсь чести быть сопричисленным к лику блаженных святых и славных мучеников. Поверьте, что Луиджи Вампа — так звали атамана разбойников — в точности сдержал бы свое обещание.
— Но Франц привез четыре тысячи пиастров? — сказал Шато-Рено — Еще бы! Достать четыре тысячи пиастров не хитрость, когда зовешься Францем д’Эпине или Альбером де Морсер.
— Нет, он просто приехал в сопровождении того гостя, о котором я говорю и которого я надеюсь вам представить.
— Так этот господин — Геракл, убивающий Кана, или Персей, освобождающий Андромеду?
— Нет, он с меня ростом.
— Вооружен до зубов?
— С ними не было и вязальной спицы.
— Но он заплатил выкуп?
— Он сказал два слова на ухо атаману, и меня освободили.
— Перед ним даже извинились, что задержали тебя, — прибавил Бошан.
— Вот именно, — подтвердил Альбер.
— Уж не Ариосто ли он?
— Нет, просто граф де Монте-Кристо.
— Такого имени нет, — сказал Дебрэ.
— По-моему, тоже, — прибавил Шато-Рено с уверенностью человека, знающего наизусть все родословные книги Европы, — кто слышал когда-нибудь о графах де Монте-Кристо?
— Может быть, он родом из Святой земли, — сказал Бошан, — вероятно, кто-нибудь из его предков владел Голгофой, как Мортемары — Мертвым морем.