Генерала, видимо, охватила нервная дрожь, которая в течение нескольких секунд мешала ему что-либо ответить; наконец, превозмогая явное отвращение, он произнес требуемую клятву, но так тихо, что его с трудом можно было расслышать, поэтому некоторые из членов потребовали, чтобы он повторил ее, более громко и отчетливо, что и было исполнено.
"Теперь я хотел бы удалиться, — сказал генерал, — свободен ли я наконец?"
Президент встал, выбрал трех членов собрания, которые должны были ему сопутствовать, и сел с генералом в карету, предварительно завязав ему глаза. В числе этих трех членов находился и тот, который исполнял роль кучера.
Остальные члены клуба молча разошлись.
"Куда вам угодно, чтобы мы отвезли вас?" — спросил президент.
"Куда хотите, лишь бы я был избавлен от вашего присутствия", — ответил господин д’Эпине.
"Сударь, — сказал на это президент, — берегитесь, вы больше не в собрании, вы теперь имеете дело с отдельными людьми; не оскорбляйте их, если не желаете, чтобы вас заставили отвечать за оскорбление".
Но вместо того чтобы понять эти слова, господин д’Эпине ответил:
"В своей карете вы так же храбры, как и у себя в клубе, по той причине, сударь, что четверо всегда сильнее одного".
Президент приказал остановить карету.
Они находились как раз в том месте набережной Вязов, где есть лестница, ведущая вниз к реке.
"Почему вы здесь остановились?" — спросил господин д’Эпине.
"Потому, сударь, — сказал президент, — что вы оскорбили человека, и этот человек не желает сделать ни шагу дальше, не потребовав у вас законного удовлетворения".
"Еще один способ убийства", — сказал, пожимая плечами, генерал.
"Потише, сударь, — отвечал президент, — если вы не желаете, чтоб я счел вас самого одним из тех людей, о которых вы только что говорили, то есть трусом, делающим себе щит из собственной слабости. Вы один, и один будет биться с вами; вы при шпаге, у меня в трости тоже есть шпага; у вас нет секунданта — один из этих господ будет вашим секундантом. Теперь, если вам угодно, вы можете снять повязку".
Генерал немедленно сорвал платок с глаз.
"Наконец-то я узнаю, с кем имею дело", — сказал он.
Дверца кареты открылась, все четверо вышли…"
Франц снова прервал чтение. Он вытер холодный пот, выступивший у него на лбу; страшно было видеть, как бледный и дрожащий сын читает вслух неизвестные доныне подробности смерти своего отца.
Валентина сложила руки, словно молясь.
Нуартье смотрел на Вильфора с непередаваемым выражением гордости и презрения.
Франц продолжал: