Д’Авриньи провел рукой по лбу.
— Господи! — прошептал он.
— Доктор, доктор! — крикнул Барруа, чувствуя, что начинается новый припадок.
— Почему не несут рвотное? — воскликнул доктор.
— Вот оно, — сказал, возвращаясь в комнату, Вильфор.
— Кто приготовил?
— Аптекарь, он пришел вместе со мной.
— Выпейте.
— Не могу, доктор, поздно! Сводит горло, я задыхаюсь!.. Сердце… голова… Какая мука!.. Долго я буду так мучиться?
— Нет, мой друг, — сказал доктор, — скоро ваши страдания кончатся.
— Я понимаю! — воскликнул несчастный. — Господи, смилуйся надо мной!
И, испустив вопль, он упал навзничь как пораженный молнией.
Д’Авриньи приложил руку к его сердцу, поднес зеркало к его губам.
— Ну что? — спросил Вильфор.
— Пусть мне принесут как можно скорее немного фиалкового сиропу.
Вильфор немедленно спустился в кухню.
— Не пугайтесь, господин Нуартье, — сказал д’Авриньи, — я отнесу больного в соседнюю комнату и пущу ему кровь; такие припадки- ужасное зрелище.
И, взяв Барруа под мышки, он перетащил его в соседнюю комнату, но тотчас же вернулся к Нуартье, чтобы взять остатки лимонада.
У Нуартье был закрыт правый глаз.
— Позвать Валентину? Вы хотите видеть Валентину? Я велю вам ее позвать.
Вильфор поднимался обратно по лестнице; д’Авриньи встретился с ним в коридоре.
— Ну что? — спросил Вильфор.
— Идемте, сказал д’Авриньи.
И он увел его в комнату, где лежал Барруа.
— Он все еще в обмороке? — спросил королевский прокурор.
— Он умер.
Вильфор отшатнулся, схватился за голову и воскликнул, с непритворным участием глядя на мертвого:
— Умер так внезапно!
— Слишком внезапно, правда? — сказал д’Авриньи. — Но вас это не должно удивлять: господин и госпожа де Сен-Меран умерли так же внезапно. Да, в вашем доме умирают быстро, господин де Вильфор.
— Как! — с ужасом и недоумением воскликнул королевский прокурор. — Вы снова возвращаетесь к этой ужасной мысли?
— Да, сударь, — сказал торжественно д’Авриньи, — она ни на минуту не покидала меня. И чтобы вы убедились в моей правоте, я прошу вас внимательно выслушать меня, господин де Вильфор.
Вильфор дрожал всем телом.
— Существует яд, который убивает, не оставляя почти никаких следов. Я хорошо знаю этот яд, я изучил его во всех его проявлениях, со всеми его последствиями. Действие этого яда я распознал сейчас у несчастного Барруа, как в свое время у госпожи де Сен-Меран. Есть способ удостовериться в присутствии этого яда. Он возвращает синий цвет лакмусовой бумаге, окрашенной какой-нибудь кислотой в красный цвет, и он окрашивает в зеленый цвет фиалковый сироп. У нас нет под рукой лакмусовой бумаги, но вот несут фиалковый сироп.
В коридоре послышались шаги; доктор приоткрыл дверь, взял из рук горничной сосуд, на дне которого были две-три ложки сиропа, и снова закрыл дверь.
— Посмотрите, — сказал он королевскому прокурору, сердце которого неистово билось, — вот в этой чашке налит фиалковый сироп, а в этом графине остатки того лимонада, который пили господин Нуартье и Барруа. Если в лимонаде нет никакой примеси и он безвреден — цвет сиропа не изменится; если лимонад отравлен — сироп станет зеленым. Смотрите!
Доктор медленно налил несколько капель лимонада из графина в чашку, и в ту же секунду сироп на дне чашки помутнел, сначала он сделался синим, как сапфир, потом стал опаловым, а из опалового — изумрудным и таким и остался.
Произведенный опыт не оставлял сомнений.
— Несчастный Барруа отравлен лжеангустурой, или орехом святого Игнатия, — сказал
Вильфор ничего не сказал. Он воздел руки к небу, широко открыл полные ужаса глаза и, сраженный, упал в кресло.
III
ОБВИНЕНИЕ
Д’Авриньи довольно быстро привел в чувство королевского прокурора, казавшегося в этой злополучной комнате вторым трупом.
— Мой дом стал домом смерти! — простонал Вильфор.
— И преступления, — сказал доктор.
— Я не могу передать вам, господин д’Авриньи, что я сейчас испытываю, — воскликнул Вильфор, — ужас, боль, безумие!
— Да, — сказал д’Авриньи спокойно и внушительно, — но нам пора действовать: мне кажется, пора преградить путь этому потоку смертей. Лично я больше не в силах скрывать такую тайну, не имея надежды, что попранные законы и невинные жертвы будут отмщены.
Вильфор окинул комнату мрачным взглядом.
— В моем доме! — прошептал он. — В моем доме!
— Послушайте, Вильфор, — сказал д’Авриньи, — будьте мужчиной. Блюститель закона, честь ваша требует, чтобы вы принесли эту жертву.
— Страшное слово, доктор. Принести себя в жертву!
— Об этом и идет речь.
— Значит, вы кого-нибудь подозреваете?
— Я никого не подозреваю. Смерть стучится в вашу дверь, она входит, она идет, не слепо, а обдуманно, из комнаты в комнату, а я иду по ее следу, вижу ее путь. Я верен мудрости древних: я бреду ощупью. Ведь моя дружба с вашей семьей и мое уважение к вам — это две повязки, закрывающие мне глаза, и вот…
— Говорите, доктор, я готов выслушать вас.