Граф Феникс

Счастливый жребий, вынутый из алебастровой вазы князем Кориатом, наполнил его невыразимым блаженством и смущением. Он занял за столом место рядом с Серафимой, но их беседы во время ужина были немногословны. В венке из роз, в белой тунике, покрытая вуалью, она казалась прелестной юной невестой рядом с молодым девственным храмовником. Он пылал любовью. Видел, слышал, ощущая только ее одну в целом мире, а все остальное скрывалось в каком-то искристом тумане.

Он был опьянен без вина. Прилив молодых желаний уносил его в бурное море страсти. Впервые юноша отдавался этому приливу. Было и жутко, и сладко, и больно. В этом миг не было подвига, не было такого безумного поступка, которого бы молодой человек не совершил по первому знаку своей дамы, лишь бы это не нарушало правил религии и чести. Но Серафима казалась ему столь чистой, столь трогательной, что мысль о чем-либо низком и коварном не уживалась с ее образом. А земная прелесть красавицы сливалась в его воображении с фантастическим миром грез, призраков и превращений.

Между тем пиршество приблизилось к концу. Подняли последний тост за здоровье всемирного братства. Братья и сестры встали и подали накрест руки соседям, соединясь в дружную общую цепь. Серафима подала ручку молодому храмовнику, и ее прикосновение потрясло пламенной силой все существо юного рыцаря. Он невольно сжал ее руку. Она многозначительно отвечала пожатием на пожатие… Но тут общая цепь расстроилась из-за падения Великого Кофта.

– Ах!.. Ха-а! – только и произнесла Серафима свое обычное восклицание. И равнодушно отвернулась. Она не выразила ни малейшего желания прийти на помощь супругу и никакого беспокойства о его дальнейшей участи.

Калиостро, по распоряжению наместного мастера, был извлечен из-под стола лакеями и бережно перенесен в одну из примыкавших к столовой гостиных. Дебелая красавица, бывшая по жребию дамой Великого Кофта, и госпожа Ковалинская устремились за ним, движимые, одна природной добротой, другая чувствами более сложными. Госпожа Ковалинская упорно отвергала опьянение «божественного наставника». Внезапное его низвержение она объяснила действием черных сил и колдовством врагов магика. Из понятного чувства деликатности ей не возражали. Но взгляды и улыбки, которыми все обменялись, без слов свидетельствовали, что авторитет его рухнул так же стремительно, как и он сам. Это было подготовлено тем чувством недовольства, которое вызвали действия с кладом и прибытием магистра. Вера в Калиостро после слухов и рассказов о нем, наполнивших весь Петербург, достигла высшей степени напряжения.

Теперь оно вдруг разрешилось глубоким разочарованием и недоверием. Между тем как большинство гостей Ивана Перфильевича двинулось в соседние залы, где был подан десерт, сам наместный мастер и некоторые члены капитула остались в столовой и, зайдя за колонны, совещались по поводу неожиданной слабости, высшей степени неприличия и неучтивости, проявленных Калиостро.

Для консультаций был призван и Иван Афанасьевич Дмитревский, у которого попросили объяснить его слова о «лондонской практике» Великого Кофта.

Дмитриевский сказал, что знавал Калиостро в бытность свою в Лондоне по поручению его превосходительства Ивана Перфильевича. Но там граф слыл под именем кавалера Вальдоне и своим зазорным поведением навлек сильное неудовольствие самого герцога де Бофора, поначалу к нему очень расположенного. Убедившись в его шарлатанстве, герцог пришел в такую ярость, что приказал лакеям отколотить обманщика палками, после чего бросить на заднем дворе в навозную кучу…

– Но почему же вы нам не сказали этого раньше? – спросил князь Куракин.

Иван Афанасьевич доложил, что Калиостро показал такие знаки, которые обязывали его к полнейшему повиновению. И лишь сегодня открывает капитулу известное ему о прошлом графа, прося в то же время заступничества перед орденом.

– И такому шарлатану и пьянице я доверил наше больное дитя! – вкричал князь Сергей Федорович Голицын. – Сейчас иду, растолкаю проходимца и потребую отчета! – порывался потрясенный и взволнованный князь.

– Это будет совершенно бесполезно, – удержал Голицына Иван Перфильевич. – Он пьян мертвецки.

– Так протрезвить его! Вылить на него ушат холодной воды! Натереть пьяной скотине уши! – в свою очередь, разъярясь, воскликнул князь Гагарин.

– Допустить этого над своим гостем я не могу, – сказал Иван Перфильевич. – К тому же при нем его духовная дочь, госпожа Ковалинская, и, конечно, в ее присутствии это невозможно! Подождем до утра, когда он сам очнется, и натощак, с похмелья потребуем его к допросу.

Решение наместного мастера все признали весьма благоразумным. Затем вышли из столовой и присоединились к прочим гостям.

ГЛАВА LXIV Бегство

Взлетевшая в сумраке летней ночи ракета возвестила начало фейерверка – неизбежной забавы каждого празднества екатерининских вельмож. Все вышли в сад. Тепло летней ночи манило гостей к прогулке. Все разбрелись, любуясь переливами огней.