Граф и Фейри. Том 1 (ЛП)

«Тэд, ты совершенен. Всё, что тебе нужно, это опустить взгляд на тех, кто ниже тебя, и встать на пьедестал, купаясь в свете. Твои последователи сами соберутся у твоих ног.

Я научу тебя. Как легко это – манипулировать окружающими. Они не поймут, что ты способен управлять их действиями.

И тогда ты станешь мной. Ты будешь думать, как я, управлять, как я, и контролировать, как я».

Такое никогда не случится.

Потому что Эдгар смог сбежать от псов человека, который говорил это. Он не закончит так, как хотел тот человек.

Тот человек носил маску, скрывавшую уродливую, израненную в бою половину его лица.

Тот человек называл себя Принцем и пытался сделать из Эдгара свою марионетку.

Тот человек хотел иметь куклу, что была бы послушна и красива, марионетку, что двигалась, говорила и действовала бы по его желанию, играя его роль в обществе, ведь тот человек не мог появляться на людях.

Мечта того человека – лишить марионетку души и воли и превратить её лишь в очередную маску – никогда не сбудется.

Но порою Эдгару становилось страшно.

Всё, чего он добился до настоящего момента, на самом деле может быть спланировано тем человеком.

Потому что когда Эдгар отчаянно бился в своих оковах и прятался и убегал, пытаясь выжить, он использовал те самые знания и навыки, что тот человек заложил в него.

Если он успешно управлял другими, действуя тонко и терпеливо по отношению к тем, из-за кого приходилось становиться милым и очаровательным, тогда всё шло так, как он хотел.

Он мог заставить других почувствовать радость или отчаяние, заставить их жалеть его или бояться, мог управлять чужими чувствами и использовать их по своему усмотрению.

Ещё Эдгар знал, что те, кем он манипулировал, не были его настоящими соратниками.

Доверие не может быть сформировано в отношениях типа господин-слуга или предводитель-последователи. Оно возникает только тогда, когда двое равны между собой. Но даже в этом случае доверие не появляется из ниоткуда.

Без каких бы то ни было причин, его единственными соратниками были Рэйвен с Армин.

И ему ничего не оставалось, кроме как пользоваться возникающими ситуациями. В конце концов, никто не понимал ту боль, через которую Эдгару и его друзьям пришлось пройти. Он прекрасно осознавал, что просто использует других людей, как того пожелает.

Лидия была одной из тех, кого он собирался использовать, но тут почему-то ничего не получалось.

Она была юной одинокой девушкой, и он думал, что с лёгкостью возьмёт её под свой контроль, но не тут-то было. Она не поверила ему сразу же, как он планировал.

Неожиданно их личности оказались раскрытыми из-за появления старшего сына Готтэма, но благодаря ране, которую Эдгар получил, защищая её, у него появилась дополнительная возможность добиться расположения Лидии.

Поэтому он решил рассказать ей кое-что о себе. Сначала она, кажется, колебалась, но потом всё-таки решила, что не может доверять ему.

Когда он заметил её трюк со снотворным, Эдгар поступил чисто рефлекторно.

Он силой заставил её слушать.

А ещё он никак не мог понять, почему позволил себе такую роскошь, как дать ей возможность сбежать.

«Ты чувствовал такое отчаяние...»

Почему она думала о нём, когда столкнулась лицом к лицу с наводящим страх преступником, в то время как должна была думать, как защитить себя?

Эдгар пришёл в замешательство, увидев себя в её золотисто-зелёных глазах. Обычно он точно знал, каким его видят другие. Он целенаправленно играл роль, создавая о себе именно то впечатление, какое хотел. Но с Лидией ему казалось, что она смотрит сквозь всё его маски, не придавая значения роли безжалостного, бесчеловечного дьявола.

Он не мог поверить, что искренние, затаённые в глубине его души чувства заставили его желать, чтобы она не покидала его. А грозиться убить себя было совсем глупо.

«Но всё это больше неважно, – думал он. – Скорее, было бы лучше, если бы она подсыпала яд».

Простое снотворное постепенно сморило его и утянуло в пучины сна.

Солнечный лучик, щекотавший веки, заставил молодого человека, спавшего на полу, проснуться.

Эдгар медленно открыл глаза.

Утреннее солнце лило потоки света сквозь прохудившуюся крышу и местами потрескавшиеся стены.

«О, утро пришло. Само утро».

– Мяу.

Услышав мяуканье, Эдгар сел. На глаза ему попался сидящий на подоконнике кот с повязанным на шее бантом галстуком.

«Это кот Лидии. Почему он здесь?» – пока он думал над этим, вид спавшей, прислонившись к спинке стула, сжимающей в руках его трость девушки бросился ему в глаза.

– Блин, я не могу это просто так оставить, – пробормотал Нико и бросил пшеничную лепешку молодому человеку, который с неподдельным изумлением разглядывал Лидию.

Лепёшка приземлилась Эдгару на голову. Он повернулся к коту, всё ещё со склонённой головой, словно ему никак не удавалось осмыслить увиденное (возможно, он пытался понять, почему Лидия не убежала или как кот мог бросить ему лепешку одной из передних лап).

Он смотрел на брошенную ему лепешку, но не притрагивался к неё, как будто его гордость ранило то, что кот счёл нужным делиться с ним едой.

– Ешь, – сказал Нико в намеренно высокомерной манере.