Граф Калиостро

– О чем я?.. Да, Ланской, имею претензии на тебя: нынче во дворце, на людях, был ты весьма неучтив с сим Калиострой.

Ланской покраснел, потупил глаза.

– Прости, государыня… Одной милости прошу: вышли его и ее.

– Ее? – пристально посмотрела Екатерина на генеральс-адъютанта. – Точно, Калиостро изгнать надобно, понеже столица моя – резиденция дураков для его обманов и каверз… Но почто же ее, Санта-Кроче, графиню, красавицу знаменитую?

Ланской, как виноватый мальчик, спрятал лицо в ладони.

– Александр Дмитриевич, что с тобой?

От шеи, по щекам, до висков, лицо императрицы залилось красными пятнами:

– Александр, или ты, ты…

– Нет, нет – ничего!

Точно защищаясь, генеральс-адъютант упал на колени. Императрица щелкнула пальцами.

– Постой… Она смутила тебя?.. Не ври, смутила?

– Да… Государыня, они оба страшат, преследуют меня, – прогони их.

Екатерина потеребила Ланскому уши, затормошила пушистые волосы, рассмеялась:

– Экой чудак, красавица ему в руки идет, а он ее прогнать просит. Так быть по сему. Вышлю я Калиостро… Понеже Империи Российской врали и обманные прожектеры ненадобны вовсе…

Философский камень

Freundschaft, Liebe, Stein der Weisen.

Diese dreie hort ich preisen.

Und ich pries und sucbte sie.

Aber – ach! ich fand sie nie.

Heine

[17]

К сумеркам граф Феникс перенес из подвала в кабинет канцлера огромную колбу, похожую на стеклянный жбан.

Граф сказал, что сплав нуждается в охлаждении, а воздух в подвале излишне душен и сух. Он сказал также, что из отводного крана, когда сплав охладится, должен упасть на тарелку первый кристалл, – первая крупица чистейшего золота.

Канцлер, не снимая очков, присматривался всю ночь к окутанному сукнами жбану, который высился на круглом столе, подобно надгробной урне.

Точно отсыревшие шутихи всю ночь шуршали под сукнами. Старый канцлер с опаской осматривал Калиострову урну со всех сторон. Поблескивал сплав.

– Ишь, ровно попадья опару, стерегу, – посмеивался над собой старик…

И еще до света застучали в ворота. Африкан, бледный от испуга, доложил канцлеру, что прискакали верховые солдаты от генерал-губернатора со спешной эстафетой. Елагин сломал печать, быстро прочел письмо, подпрыгнул на тюфяке. Эстафета гласила:

Именным Ее Императорского Величества повелением кавалер и граф де Калиостр, где бы он ни обретался в столице, имеет без промедления, по роспису на сем, оставить присутствием своим не токмо Санкт-Петербург, но и пределы всея Империи, с выдачей ему, кавалеру и графу, подорожной через Митаву на Польские земли.

– Ступай графа будить! – вскричал Елагин. – Проси пожаловать тотчас же.

И близоруко сощурился на стеклянную урну. Скользя желтым блеском, докипал там таинственный сплав.

– Вот тебе и волшебное золото, – тихо рассмеялся Елагин.

Граф Феникс сошел с антресолей в китайчатом халате, заспанный, с опухшим, сердитым лицом.

– Вы внезапно заболели, любезный мастер и брат? – прохрипел граф. – Желудочная тоска, быть может, понос?

И подал канцлеру золотую табакерку:

– Угощайтесь…

Елагин отмахнулся, затряс серым листком перед графским носом.

– Подчиняюсь и отбываю, – равнодушно кивнул головой Калиостро, выслушав перевод. Втянул носом воздух, наморщился и тоненько, по-кошачьи, чихнул, обрызгав себе балахон мокрыми, табачными крошками.

– Как отбываете? – Нет, быть не может, а золото?.. Я упрошу, остановлю высылку. Я тотчас к генерал-губернатору, во дворец, не тревожьтесь, не допущу!

– Я не тревожусь, – Калиостро зевнул и равнодушно посмотрел на колбу.

– Ах, – блеснули вдруг его глаза, лицо желтовато озарилось. Граф с недоверчивым любопытством взглянул на колбу, точно не ждал увидеть этот светлый сплав.

– Смотрите – сияет!

– Еду! еду! Упрошу государыню, перенесу насмешки, но вы довершите ваш великий опыт!

Канцлер второпях не попадал ладонью в вывернутый рукав кафтана и подпрыгивал так, что напоминал всадника, не попадающего в стремя ногой…

Калиостро остался в кабинете один.

Закинув ногу на ногу, покачивая стоптанной туфлей, он сидел в креслах перед стеклянной урной. Он косился на нее недоверчиво, подперев кулаками небритые щеки:

– Изумительно, невероятно сияет… Эта дрянная металлическая смесь – сияет волшебно…

В креслах застала его и заря. Широкое лицо со вздернутым носом, с пухлыми, влажными губами, осветилось двойным светом: раннего солнца и остывающего золотого сплава…

– Однако из-за дурацкой смеси я забыл обриться. – Граф подобрал полы халата и живо зашлепал туфлями из кабинета. Обернулся, побормотал:

– Ничего не понимаю… Чертова шутка… – Сияет, сияет.