Граф Калиостро

– Хр-хр-хр – по-собачьи закашлял Шершнев. Кривцов дернул шпагу назад. На руку обильно полилось что-то теплое.

– Никита! – бросился Кривцов к другу.

Тот медленно опускался в траву, точно пробовал, где удобнее сесть, ловил воздух руками:

– Убил ты меня, – прохрипел Шершнев, – убил, брат Андр…

И пал в траву, на живот, подогнув руку вверх горстью.

Все стихло. Сквозь темные листья страшно смотрела бледная полоса неба, страшен стал гул каретных колес у дворца, крики гайдуков, хохот форейторов.

Сырые шаги послышались на аллее.

Кривцов широкими прыжками, как заяц, над которым уже трубят рога доезжачих, кинулся к набережной. Загнутый крюк косицы хлещет по щекам. «Трус, трус – брата бросил», – но слышался гул страшной погони, свист арапника.

Огненные дворцовые окна, семистекольные кареты, форейторы, громоздкие берлины, полосатая будки, часовые, барки, весь Санкт-Петербург, вся Империя погналась за ним.

А во дворце менуэты сменялись гавотами, англэзами, грациозным танцем экосез и чинным гросс-фатером.

Дамы, обмахиваясь павлиньими веерами, поглядывая в нагретое восковым огнем зало, рассаживались вдоль штофных стен под зеркалами. Дамы видели, как иностранец в черном кафтане подвел за руку к генеральс-адъютанту прекрасную и нежную госпожу, окутанную волнами белого флера, в любопытном парижском уборе, – расцветающая приятность.

Ланской освежал лицо у открытого окна. Он смотрел на темные кущи дерев Летнего сада. Пустым невским берегом стремглав пробежал человек.

– Не вор ли? – подумал Ланской. И тут за его спиной кавалер в черном кафтане сказать сипло и вкрадчиво:

– Добрый вечер, господин генерал, поклонись же, графиня.

Ланской тревожно метнул горячими глазами:

– Господин де Калиостр, что вам надобно от меня? И как проникли вы во дворец?

– О, ради одного вас, – поклонился Калиостро, хлестнув сивыми буклями по ладоням Ланского. Тот брезгливо отдернул руку.

– Вы непристойно преследуете меня, господин Калиостр.

– Клянусь Мадонной, не я, а она… Подойди же ближе, графиня.

Калиостро потянул за руку Санта-Кроче, графиня вздохнула, обдала Ланского теплым дыханьем, прошептала жеманно и страстно:

– О, mio carissimo…

– Графиня, граф, прошу вас отойти, ваши любезности мне докучливы.

– Господин генерал, но вы не отказываетесь от любви прекрасной дамы?.. Клянусь, она будет вашей, если вы добьетесь у государыни позволения открыть в Империи заводы для делания золота…

Граф Феникс смотрел на Ланского в упор тяжелым, злым взглядом:

– Я готов передать вам, господин генерал, секрет делания золота. Соглашайтесь, Ланской, соглашайтесь…

И тут из глубины залы, от карточных столов послышался зовущий голос Екатерины:

– Александр Дмитриевич, где вы? Пойдите, батюшка, сюда, а то мы в фараоне вовсе несчастливы.

Граф Феникс съежился, глаза погасли. Ланской провел ладонью по лицу:

– Что вы болтаете, Калиостр, как смеете вы болтать, плут, ярмарочный обманщик.

Эти слова Ланской слышал утром от государыни.

– Как смеешь ты, заезжий лысый черт, шептать мне низкие твои прожекты?

Ланской так прикрикнул на графа, что дамы остановили махание павлиньих вееров, повернули головы:

– Всесветный плут, маг лжи, тут не надобны твои фокусы, – прочь!

Тощие, высохшие от ветхости красавицы прошлого царствования, сидевшие, как нарумяненные мумии, у зеркальных простенков, наклонили друг к другу свои мудреные кауфюры, заговорили все разом:

– Фаворит-то, сударыньки, фаворит… Самого Калиостро осрамил.

Графу Фениксу все уступали дорогу со смехом, кто-то подставил ножку. Калиостро, рыча, перескочил.

Волоча за собой Санта-Кроче, он сбежал с лестницы. У кареты Жако и Жульен подхватили графиню под руки. Калиостро, оскаленный, взбешенный, рванул жабо, кружева с треском лопнули:

– А, мальчишка, москов, теленок Астреи, я припомню тебе!..

Пушечной пальбой загремели колеса графского дормеза по настилам моста.

Три буквы

На краткий миг моя.

Потом навек

Я – для тебя.

Старинный романс

Яличник, заспанный парнишка без шапки, – невский ветер трепал всю дорогу его белесные волосы, – перевез бакалавра на Островную сторону. Кривцов лежал в лодке ничком.

Заскрипели уключины, парнишка зацепил багром деревянную сваю:

– Вылезай, гвардея, – сказал он рассудительно. – Было б вина не пить, а то, вишь, раскуражился…

Кривцов отсыпал ему в рваную шапку медяков.

Погашенным, темным стоял дворец Елагина. Бакалавр отпер ночную калитку за сараем, прошел к себе и, как был, в шляпе и в парадном кафтане лег на жесткий диван, задев головою «Похищение Европы». И тут же вспрянул со стоном:

– Убил, убил!

– Из-за тебя, Феличиани, из-за тебя, – бормотал он лихорадочно высекая огонь.

И заслонив свечу ладонью, крадучись, пробрался на антресоли…

Запах птичьего пуха, шерсти, кислый воздух Калиострова чулана обдал его. Кривцов сел на корточки перед таинственной третьей дверью:

– Госпожа, слышишь ли, знаешь ли, за одно имя твое я убил…

Бакалавр шептал, плакал, клялся и молился у запертого покоя.

Вдруг в замочной скважине щелкнул ключ.