Граф Кавур. Человек, который создал Италию

Территориально-объединительный аппетит Бисмарка также постепенно увеличивался с каждым значительным успехом его внешней политики. Если для прусского канцлера первоначально возвышение Пруссии виделось через призму округления границ королевства и включения в его состав относительно небольшого количества северогерманских государств, что вело к паритету с Австрийской империей в Германском союзе, то в последующем — уже через безусловное доминирование в Deutscher Bund и создание конфедеративного северогерманского союза. На этом этапе Бисмарк еще не представлял себе возможности даже в среднесрочной перспективе сформировать единую Германию. И только неожиданно грянувшая в 1870 году война с Францией подтолкнула канцлера к мысли реализовать полномасштабный проект по созданию общего германского Второго рейха.

Кавур до последнего не верил в возможность создать единую Италию от снежных гор Альп на севере и до продуваемых солеными морскими ветрами берегов Сицилии на юге. И опять же, как случилось в Германии десятком лет позднее, грянули события, заставившие Кавура по-иному взглянуть на ход исторических событий. При этом как сардинский глава правительства, так и прусский канцлер не в полной мере понимали жизнь во всех частях Италии и Германии, которые вскоре войдут в состав единого государства.

Этот парадокс отметил все тот же Макс Галло. «У Кавура сложное отношение к Югу, — говорит француз. — Он хочет вначале переварить Ломбардию и Центр. Милан и Флоренция, только что присоединенные к Турину, — вот подлинно итальянские города, где Пьемонт чувствует себя уютно. Но среди неаполитанских „ладзарони“ (нищих, босяков) или сицилийских „пиччьотти“ (молодых бунтарей) пьемонтцы всего лишь иностранцы»[483].

Как это перекликается с Бисмарком! Известный немецкий журналист и историк Себастьян Хаффнер пишет, что летом 1866 года, после успешной кампании против Австрийской империи, прусский канцлер инструктировал своего посла в Париже следующим образом: «Наша прусская потребность ограничивается распоряжением силами Северной Германии в какой-либо форме… Я без сомнения произношу слова „Северогерманский Союз“, поскольку считаю невозможным вовлечь в него южногерманский католико-баварский элемент, если требуется достичь необходимой консолидации Союза. Они еще долгое время не позволят по своей воле управлять ими из Берлина». И еще мысли Бисмарка по этому поводу, высказанные в мае 1868 года: «Мы все несем в своих сердцах национальное единство, но для расчетливого политика в первую очередь имеет значение необходимое, а затем желательное. Так что сначала строительство дома и затем его расширение. Если Германия достигнет своей национальной цели еще в XIX столетии, то это представляется мне чем-то великим, а если это произойдет в ближайшие десять или даже пять лет, то это было бы чем-то чрезвычайным, непредвиденным подарком от Бога»[484].

* * *

Итак, в конце 1859 — первой половине 1860 года пристальные взоры революционеров обратились на юг, и прежде всего на Сицилию. Остров с богатейшим прошлым и свободолюбивым народом не раз уже восставал против неаполитанских властей. К тому же в случае успеха Сицилия могла стать автономной республикой и дожидаться признания других государств. Этому способствовал и одновременно мешал международный фактор. В местных водах постоянно курсировал британский флот, а недалеко находилась английская колония — Мальта. На Сицилии было много британцев, которые охотно покупали землю, недвижимость и обосновывались там. Кроме того, остров, ставший «красным», мог сорвать планы Наполеона III, продолжавшего строить прожекты обустройства на неаполитанском троне своих родственников из семейства Мюратов. К тому же Австрия поглядывала с севера, не забыв своего поражения и эвакуации из центральной части полуострова.

4 апреля 1860 года в Палермо, Мессине и Катании началось восстание против бурбонского владычества под руководством Франческо Рисо. Через несколько дней правительственные войска подавили восстание в городах, но сопротивление ушло в сельскую местность. Этим-то и решили воспользоваться Мадзини и его сторонники. Они смогли уговорить Гарибальди отказаться от идеи атаковать французов на Средиземноморском побережье и отправиться на Сицилию. Гарибальди, испытавший душевную травму из-за потери Ниццы, 23 апреля оставил свое депутатское место в Турине и с головой окунулся в подготовку экспедиции на юге.

Тем временем Неаполитанское королевство и Сицилия также будоражили взор и правительство Пьемонта. Неаполь с населением более 9 миллионов человек и с большой армией и военно-морским флотом считался крупнейшим государством на полуострове и важнейшим геополитическим игроком. С учетом последних изменений интересы Сардинии и Неаполя могли где-то сходиться, а где-то входить в противоречие, но предполагать близкое крушение режима Бурбонов было сродни умопомешательству.