Граф Кавур. Человек, который создал Италию

В тот момент, когда в Турине правительство и депутаты парламента горячо обсуждали вопрос о присоединении Ниццы и Савойи к Франции, на юге Апеннинского полуострова происходили чрезвычайные события, которые позднее некоторыми воспринимались и романтизировались, словно ожившая древняя легенда о смельчаках, отправившихся за моря за свободой и счастьем.

Однако драматизм ситуации в первой половине 1860 года в реальности был конечно же далек от легенд и фольклорных сказаний. В этот момент, как показало время, «итальянский вопрос» не только не растерял своего динамизма и актуальности в глазах мирового сообщества, но и неожиданно приобрел новое дыхание, поразившее буквально всех через несколько месяцев своим конечным результатом.

«Парадоксально, — удивляется Хердер, — но уступка Ниццы Кавуром привела к следующему, чрезвычайно важному этапу объединения Италии. Ницца была не только местом рождения Гарибальди, но и его избирательным округом. Он был так разгневан уступкой родной земли иностранной державе, что начал собирать добровольческий отряд в Куарто, на побережье недалеко от Генуи, чтобы атаковать французов в Ницце. Но на Сицилии разразилась революция, и Франческо Криспи и другие убедили Гарибальди, что экспедиция на Сицилию, хотя и отчаянная, не будет столь опасной, как экспедиция в Ниццу»[480].

Дело в том, что расширение Сардинского королевства в духе воззрений Кавура и его соратников вызвало шоковое состояние у Мадзини и революционеров, понимавших объединение Италии исключительно через призму народного подъема, сметавшего со своего пути тиранов-королей и их прислужников. За последний год в северной и центральной части полуострова революционеры без шансов уступили умеренным либералам во главе с премьер-министром Пьемонта, которые сохранили авторитет власти, порядок, буржуазный уклад жизни и королевскую власть. Поэтому в начале 1860 года взоры приверженцев левых взглядов обратились на юг Италии, где правили Бурбоны и процветал клерикально-консервативный режим. Молодой неаполитанский король Франциск II продолжал общую линию своих предшественников, поддержанную Святым престолом и рядом европейских государств. Проигранная Австрией война 1859 года, крушение договоров, подписанных в ноябре в Цюрихе, национальный подъем в центральной части Италии и ее аннексия Пьемонтом заставили Неаполь придерживаться более умеренной внутренней и внешней политики. Но подобие реформ в Неаполитанском королевстве не могло в корне изменить существовавший режим.

Франческо Криспи. Фотография, 1860

Мадзини считал необходимым воскресить революционное движение на юге полуострова, добиться там победы и противостоять амбициям Сардинского королевства и экспансионистским поползновениям других государств. «Мадзини, — утверждает Макс Галло, — в многочисленных письмах повторял: „Чтобы сделать юг революционным, достаточно этого захотеть… Мы не разжигаем недовольство в народе, но должны использовать его с самого начала боев против прежних угнетателей… Если мы не будем действовать, то неизбежно придем — я говорю это с болью и уверенностью — к гражданской войне и анархии“[481].

Государственные деятели типа Кавура, — продолжает французский историк, — бесспорно, патриоты, но озабоченные прежде всего сохранением политического равновесия и экономического развития, отдавали себе отчет в том, какой „океан“ проблем представляет собой юг. Прежде всего международных… Но это еще пустяки. Что делать с сотнями тысяч безземельных крестьян, которые наводнят всю Италию и будут мешать промышленному развитию Севера, размеренному и постепенному, о чем мечтает Кавур, этому взлету по английскому образцу? Юг — это неграмотность, отсутствие капиталов. Несомненно, это земля, ее использованием должен руководить Север, „колониальное“ пространство, хозяевами которого станут пьемонтцы. Но в обмен на что? Не лучше ли было бы управлять этим Королевством обеих Сицилий, влияя на него, контролируя, не получив при этом все его болезни? Кавур прекрасно сознает эту сторону „южного вопроса“, чреватую гангреной, начатой на его оконечности, грозящей параличом всему полуострову»[482].

Подчеркнув одну особенность отношения Кавура к югу, необходимо сказать и о другой, которая через несколько лет также будет всецело занимать ум иного выдающегося государственного деятеля эпохи — Отто фон Бисмарка. Кавур мыслил категориями сугубо практическими и достижимыми. Присоединение Ломбардии и Центральной Италии (включая бывшую папскую провинцию Романья) уже считалось превосходным результатом, достигнутым при жизни одного поколения. Вовлечение всего Апеннинского полуострова в объединительный процесс и, самое главное, результат в виде большого государства практически на всех итальянских землях, естественно, представлялись Кавуру и его ближайшим сторонникам делом далекого будущего, которое должны были реализовывать уже последующие поколения.