Граф Кавур. Человек, который создал Италию

Парламентская карьера Кавура началась 4 июля 1848 года, когда он выступил по вопросу о законодательстве по выборам в парламент предполагаемого Королевства Верхней (Северной) Италии. Он не был прирожденным трибуном, не прошел школу классического образования, в том числе по ораторскому искусству, и первая же речь это подтвердила. Депутаты, две трети которых составляли юристы, с откровенным пренебрежением слушали выступление своего коллеги. Несколько раз галерка разражалась свистом. Брофферио, славившийся своими блестящими речами, впоследствии вспоминал об этом выступлении Кавура: «Его грузный и неуклюжий вид, неблагородные жесты, неприятный голос производили негативное впечатление. Буквы отсутствовали, он не владел ораторским искусством и был лишен всякой философии. Ни один поэтический луч не вспыхнул в его душе. Самая скудная инструкция. Слова исходили из его уст искалеченными, по-французски. Промахи были настолько многочисленными, что казалось, ему и говорить-то на итальянском языке было невыполнимой задачей»[140]. Мягко говоря, не самая лестная оценка. Вместе с тем подчеркнем, что это мнение человека, который был оппонентом Кавура, и оно было высказано много лет спустя. История вынесла свое суждение — Кавур поднялся на такую ступень пьедестала, о чем Брофферио мог только мечтать. Впоследствии Кавур приобрел опыт произнесения публичных речей, говорил гораздо увереннее и лучше по сравнению со своим дебютом. Как показало будущее, ему понадобилось не так много времени, чтобы завоевать парламент.

Вместе с тем отметим, что политическая речь Кавура никогда не содержала цветистых фраз и поэтических отступлений. Она имела сугубо практическое применение — логичное, цельное и прямое. Он не ждал оваций и восхищений, а говорил четко и по делу, чем выгодно отличался от многих коллег-депутатов. Факты и аргументы, а не эмоции и демагогия; существительные и глаголы, а не прилагательные — вот основа его выступлений.

В стенах парламента и со страниц Il Risorgimento Кавур поддерживал правительство Бальбо. Но в условиях войны Карл Альберт решил, что расширившемуся королевству необходим другой глава кабинета, и 27 июля 1848 года назначил на эту должность миланца Казати, который в свою очередь в середине августа был сменен на умеренного либерала Чезаре Альфьери.

Кавур поддержал Альфьери и призвал денонсировать перемирие. Он считал, что Австрийская империя, запутавшаяся в своих внутренних проблемах, находится в тяжелейшем положении, а международная поддержка со стороны Великобритании и Франции должна способствовать делу Пьемонта. Другими причинами, по которым Кавур полагал войну с Австрией необходимой, были падение престижа королевской власти, нестабильность в самом Пьемонте (в Генуе произошло революционное выступление) и ситуация на Апеннинском полуострове.

Альфьери не хотел нарушать перемирие, поскольку считал, что сардинцы не готовы противостоять австрийцам. С помощью дипломатии он пытался перетянуть на свою сторону Великобританию и Францию. Вот этот пункт политики правительства и был подвергнут массированной критике со стороны президента палаты депутатов Джоберти, который считал, что война была проиграна из-за недостаточного патриотизма и некомпетентности министров. Его огромная популярность сыграла свою роль. 11 октября 1848 года король сменил Альфьери на генерала Этторе Перроне ди Сан Мартино.

В октябре открылась осенняя сессия парламента. Кавур продолжал призывать к войне с Австрией, утверждая, что в противном случае монархия падет, а Генуя станет снова отдельной республикой[141]. Вместе с тем он все чаще начал предостерегать своих коллег-депутатов от мысли полагаться исключительно на безрассудный патриотический порыв и боевое рвение сардинцев.

20 октября 1848 года он выступил с большой речью в палате депутатов, в которой уже назвал немедленное развязывание войны неподходящим моментом и призвал искать союзников[142]. Перемирие не удовлетворяло пьемонтцев, но его нельзя было назвать бесчестьем, а вот еще одно поражение станет действительно катастрофой для государства. Противники в депутатском зале стали называть Кавура, ссылавшегося на британский и европейский опыт, «англоманом» и наградили эпитетом Codino[143], символизировавшим эмблему фанатичных клерикалов и абсолютистов[144].

Национальная трагедия и опустошенность, отсутствие единства, политическая борьба делали ситуацию в Пьемонте весьма тревожной. «К концу 1848 года, — пишет Смит, — Кавура вовремя предупредили, чтобы он не стал частью плана военного переворота в Турине, особенно после того, как генерал Ламармора приватно рассказал ему, что на армию можно положиться в деле подавления любого внутреннего сопротивления»[145]. Однако если и были такие планы, то они не воплотились в жизнь.

* * *