Сразу после войны правительство призвало ломбардцев и венецианцев вернуться к мирной жизни и соблюдать лояльность по отношению к императору и государству. 12 августа 1849 года была объявлена амнистия для всех ломбардцев и венецианцев, а эмигрантам по политическим причинам приказано вернуться в свои дома до конца сентября. При этом был обнародован список из 86, преимущественно знатных и богатых, семейств, уличенных в антигосударственной деятельности, пребывание которых на территории империи было запрещено[218]
.Несмотря на эти меры правительства, многие ломбардцы и венецианцы предпочли скрыться за границей, прежде всего в Сардинском королевстве. В ответ на этот поток беглецов 12 марта 1850 года Радецкий постановил, что старый закон, секвестрировавший имущество австрийских подданных, эмигрировавших без разрешения, должен неукоснительно исполняться. После многочисленных протестов центральные власти Вены пояснили, что эмигрантам разрешается проживать за границей и даже принимать иностранное подданство, не теряя своих владений.
6 февраля 1853 года сторонники Мадзини подняли восстание в Милане. Но оно не было массово поддержано горожанами и через несколько дней было жестоко подавлено австрийцами.
Правительство Пьемонта моментально отреагировало на эти события, усилив охрану вдоль границы с Австрией с целью не допустить перехода на свою территорию радикалов и вооруженных бандитов. Имперские власти ввели в Ломбардии и Венецианской области военное положение, а 13 февраля глава австрийского правительства граф Карл фон Буоль издал распоряжение, по которому имущество политических беженцев из Ломбардии-Венеции подлежало секвестрированию. Вена вполне разумно полагала, что этим шагом она подрывает экономическую основу для восстаний и неповиновений законным властям. Доходы эмигрантов, получаемые в землях империи, не должны быть источником проблем.
Правительство Пьемонта оказалось в сложном положении. С одной стороны, оно не поощряло восстание в Милане, но с другой — на его территории обосновались десятки тысяч беженцев из Ломбардии и Венеции[219]
. Многие уже были натурализованными сардинцами, и их судьба не могла не тревожить власти королевства. Тема главенства Сардинского королевства на полуострове и борьбы за объединение Италии не снималась с повестки дня. Общественное мнение требовало предпринять меры против австрийского диктата.Обдумывая дальнейшие шаги в сложившихся условиях, Кавур запросил имперское правительство разъяснить, намерено ли оно обеспечить соблюдение указа о секвестре по отношению к пьемонтским подданным. Дело принимало серьезный оборот, и глава кабинета министров обоснованно считал, что настоящий мотив Австрии — «дискредитировать наше правительство, чтобы унизить его в глазах Италии и Европы»[220]
.Не ответить на вызов было невозможно, но и доводить дело до открытого конфликта походило на самоубийство. Четырехмиллионный Пьемонт, потерпевший несколько лет назад тяжелое поражение, не мог воевать с сорокамиллионной империей. Финансовая система была расстроена, а армия находилась в стадии реорганизации. На серьезную поддержку в Европе рассчитывать также не приходилось. По мнению великих держав, Австрия оставалась краеугольным элементом стабильности в Центральной и Южной Европе.
Ответ Вены не заставил себя долго ждать. Имперские власти полагали, что они защищают себя законными средствами и не должны отчитываться перед иностранцами. Эмиграция из Ломбардии способствует заговорам, тревожившим государство, а Сардиния потакает ей, не выдает обвиняемых в государственной измене, и к тому же пресса королевства занимается возмутительными нападками.
Сардинцы ответили, что Австрия должна уважать международные договоры, в том числе права эмигрантов, ставших гражданами других государств. Турин не несет ответственности за восстание 6 февраля, поскольку Мадзини живет в Лондоне. Что касается экстрадиции, Пьемонт охотно выдает любого преступника, но не бездоказательно обвиненного в политическом правонарушении. Свобода прессы гарантирована конституцией, но правительство в рамках законодательства ограничивает демагогические оскорбления по адресу других государств. В любом случае руководители других стран могут добиваться возмещения своих прав посредством обращения в суд.
Раздраженный граф Буоль не собирался больше заниматься дипломатической перепиской по данному вопросу и в завершающем ответе напомнил, что эмигранты считаются преступниками в глазах имперского правительства, но они под охраной Пьемонта продолжают плести заговоры и поощрять восстания против государства, которое они предали. Как издевательство, по мнению Буоля, звучат слова туринцев, что арест должен применяться к подозреваемому лишь в том случае, когда юридически доказана его вина.