Граф Кавур. Человек, который создал Италию

Кавур должен был остаться довольным тем, что произошло в ходе заседаний конгресса. Первоначально Пьемонту была уготована роль второго плана — страны, даже не допущенной ко всей повестке вопросов. Члены сардинской делегации не были знакомы подавлявшему числу участников конгресса. Однако за несколько недель Кавур смог добиться практически невозможного — скромный и тихий голос Сардинии стал громким и звонким, не услышать который уже было невозможно. «Итальянский вопрос», игнорировавшийся великими державами, претворился в серьезнейшую проблему европейского масштаба. Блестящими дипломатическими шагами Кавур пробудил европейское сообщество, заставив внимательно посмотреть на Апеннины. Маленький островок свободы и независимости в углу полуострова вдруг оказался в центре событий, а сам премьер-министр Пьемонта стал знаменитым европейским политиком. «Дипломатия умирает, — сказал престарелый Меттерних с горечью, когда реальные результаты конгресса в Париже начали вырисовываться, — сейчас в Европе только один дипломат, и, к сожалению, он против нас — это господин ди Кавур»[290].

Кавур прибыл в Лондон 18 апреля 1856 года. Он был воодушевлен и надеялся сразу найти взаимопонимание с британским правительством. Однако, несмотря на теплый прием, вскоре стало ясно, что англичане не собираются дружить с Турином против Вены. Даже наоборот, они продолжали считать Австрию краеугольным камнем стабильности и равновесия на континенте. Оказалось, что позиции Палмерстона и Кларендона не совпадают. Английские высшие круги не желали слышать о каких-либо противоречиях между Пьемонтом и Австрией. Англия вновь удалялась от континентальных проблем.

Королева Виктория пригласила итальянца посетить военно-морской парад. Супруг королевы, принц-консорт Альберт, был чрезвычайно дружелюбен. Правда, разочарованный Кавур не имел желания больше задерживаться на островах. Он отправился домой, по пути сделав остановку в Париже, чтобы увидеться с Наполеоном III.

29 апреля 1856 года Кавур появился в Турине и сразу же поехал в королевский дворец на доклад Виктору Эммануилу II. Король был в превосходном настроении и по заслугам отблагодарил своего первого министра, повесив на его шею высшую награду государства — орден Аннунциаты.

30 апреля Кавур вошел в зал заседаний палаты депутатов и был встречен аплодисментами. Наверное, в первый раз большинство депутатов, независимо от политических пристрастий, отдали должное и оценили труды главы кабинета министров.

В Турине, как и повсюду в Европе, имелись скудные сообщения о работе конгресса. Из опубликованного текста Парижского мирного договора нельзя было сделать правильные выводы об уровне и напряженности дискуссии и обсуждавшихся вопросах. Внешне все выглядело так, что сардинская делегация была малозаметна, а интересовавшие ее вопросы не были отражены в повестке заседаний. Однако информация, поступавшая по дипломатическим каналам, газетные публикации из Парижа и частная корреспонденция наталкивали на мысль, что сардинцы смогли привлечь к себе внимание. Да, Кавур не привез новых прибавлений территорий, не облегчил судьбу итальянских эмигрантов и не смягчил консервативные итальянские режимы, но 8 апреля 1856 года на заседании произошло то, что заставило всех посмотреть на проблемы Апеннин. Пьемонт говорил за всю Италию, Пьемонт стал европейской повесткой.

6 мая 1856 года Кавур выступил перед депутатами и подробно рассказал о работе конгресса. Пьемонт смог добиться обсуждения «итальянского вопроса» на столь высоком уровне, Франция и Великобритания выразили сочувствие Сардинии и призвали к реформам на полуострове, дружеские отношения с Россией восстановлены, иностранные войска должны быть выведены из Италии, австрийская оккупация южнее реки По нарушила равновесие и противоречит Венскому договору, что поставило под угрозу безопасность Пьемонта.

Кавур предостерег депутатов, что наступают другое время и иные средства борьбы, поэтому следует поддержать правительственный курс, который уже принес определенные плоды. «Великие решения, — подчеркнул Кавур, — не решаются пером. Дипломатия бессильна изменить государства народов. Она может только утвердить свершившиеся факты и дать их юридическую оценку»[291].

В завершение своей речи премьер-министр отметил, что «впервые в истории „итальянский вопрос“ был представлен на европейском конгрессе и действительно обсужден, — а не как прежде, в Лайбахе и Вероне, только с единственной целью усилить бедствия Италии и наложить на нее новые цепи, — с объявленными всем намерениями искать средство от болезни и показать сочувствие великих наций. Конгресс завершен. Дело Италии отныне перед трибуналом общественного мнения, которому, по памятному изречению императора Франции, принадлежит окончательный вердикт и победа. Борьба может быть долгой, превратностей может быть много, но, веря в справедливость нашего дела, мы с уверенностью идем к финальному действу»[292].