В течение многих лет Камилло ди Кавур не знал, каким образом переломить давно сложившийся баланс сил в Европе, чтобы начать распутывать узлы «итальянского вопроса». Теперь первый дипломат Сардинского королевства наконец-таки нашел ту силу, которая должна была помочь Пьемонту выполнить свою историческую миссию.
Глава 11. Союз с Францией
«Безумные! Безумные в своей вере, говорящие нам, что их стремления более революционны, чем патриотичны, и что они любят революцию больше, чем Италию».
Попытка радикалов поднять революцию и смести монархические режимы с целью объединить Апеннинский полуостров провалилась. Существовавший порядок во всех итальянских государствах сохранился. Репрессии многократно усилились. Папа Пий IX предал анафеме всех, кто покушался на власть.
Однако драматические перипетии лета 1857 года не прошли даром. Великие державы — Великобритания, Франция и Австрия — оказались в гуще событий, что только подчеркивало то обстоятельство, что «итальянский вопрос» занял главенствующее место в международной повестке.
Великобритания была непосредственным участником итальянского дела. Подданные Ее Величества содействовали в захвате парохода
Франция усилила меры безопасности на границе с Сардинией и на собственной территории. Недовольство в стране вызвали несколько попыток покушений на Наполеона III, участниками которых были итальянцы[329]
. Общество, одобрившее несколько лет назад государственный переворот Луи Наполеона и согласившееся с объявлением империи, было настроено враждебно по отношению к идеям революции и стремилось к порядку и стабильности. Однако режиму Второй империи требовались дальнейшая консолидация и укрепление власти императора. Поскольку Италия стала очагом революций и нестабильности, французы были готовы на самые решительные шаги.Австрия предчувствовала приближение грозы на своих южных границах и в итальянских владениях. В любую минуту Вена была готова направить войска для подавления революционных и националистических выступлений. Первейшей задачей австрийской дипломатии стала изоляция Пьемонта и укрепление законной власти итальянских государств.
Вторая половина 1857 года стала временем очередных испытаний для главы правительства Сардинского королевства. В октябре был издан королевский указ о роспуске субальпийского парламента и назначении новых выборов в следующем месяце (15 ноября). Кавур полагал, что за оставшееся время законодательные палаты не смогут рассмотреть необходимые документы для продолжения проведения масштабных экономических реформ. Кроме того, депутаты могут оказаться в условиях особых обстоятельств жизни страны, которые появятся в момент начала войны с Австрией. Глава кабинета полагал, что война уже не за горами.
Избирательная кампания проходила чрезвычайно бурно. «Красные», потерпев поражение летом, затаили злобу и пытались выместить ее на действующей власти. Они бросились обвинять Кавура и его министров в отступлении от конституционного строя в угоду реакционерам и церковникам. «Черная» партия, консолидировавшаяся с церковью, утверждала, что правительство не способно управлять страной, государство погрузилось в пучину революций и восстаний, в которых попирается королевское достоинство, собственность, церковь, традиции и вообще все, что дорого истинным пьемонтцам. Епископы Туринской епархии призвали верующих поддержать только тех кандидатов, которые были «преданы католической церкви, услужливы и послушны ее главе»[330]
.Экономика стала излюбленной темой для всех. Неподъемные налоги, дефицит бюджета, перекосы во внешней торговле, бедность населения ставились в упрек власти вне зависимости от принадлежности критикующих к флангам сардинского политического поля.
Результаты выборов показали, что общественные симпатии значительно сместились в правую сторону. В нижней палате оказалось шестьдесят пять депутатов, придерживавшихся правых убеждений, и представителей церкви. Показательно, что граф Маргерита набрал значительно больше голосов, чем Кавур, и был избран от четырех округов. Но даже он был вполне умеренным политиком по сравнению с такими яростными папистами, как Джакомо Марготти и Пьетро Скавини, которые, по словам Кавура, «считали инквизицию одним из самых благотворных институтов»[331]
.