Граф Лазарев. Том III

Волконский нехотя вытащил из кармана чековую книжку, вырвал оттуда лист и черкнул расписку, посадив на ней кляксу. Я бережно убрал листок в нагрудный карман, старясь не помять. Расписки — это же почти деньги, а деньги надо холить и лелеять.

— Вы должны были проиграть с позором, — повторил Волконский. — Смотрите, граф, ваша удача когда-нибудь закончится.

— Ну мало ли кто что кому должен? — философски изрек я. — Наследник княжеского Рода тоже должен вести себя более достойно, но уж имеем то, что имеем.

Волконский метнул на меня яростный взгляд.

— Вы еще вспомните свои слова, граф Лазарев, — пообещал княжич, круто развернулся и вышел прочь. Я заметил, что его прихлебатели сгрудились за дверью. Очевидно, решили не заходить, дабы не видеть позор своего патрона.

— Он вам этого не простит, Виктор, — тихо сказал Шереметьев. — Вы ниже по титулу и уже дважды унизили его, да еще и прилюдно. Княжич очень злопамятен.

— Только весь Род Волконских иметь во врагах мне не хватало. У меня же уже нет места в расписании: то заговорщики пытаются прикончить, то чудовища, то еще кто-нибудь. Ладно, так уж и быть, выделю им пару часов вечером.

— Насчет всего Рода не уверен, — обнадежил меня Шереметьев. — Князь относится к делам своих отпрысков весьма философски. Проще говоря, если он будет влезать в разборки каждого из наследников, дня через два сляжет с нервным срывом. Но княжич и сам может сильно усложнить жизнь, так что я на вашем месте не был бы так беспечен. Уж чего-чего, а свободного времени на то, чтобы пытаться вам отомстить, у него навалом.

«Ну что, выиграл? — раздался вдруг голос над самым ухом. — А я тебе говорил, ставь! Слушать меня не хотел, дубина».

— Каладрий! — От неожиданности я произнес это вслух. — Вспомнил, что птичку сегодня не покормил, — пояснил я удивленным спутникам. — Как приеду, сразу же насыплю ему зерна.

«Где ты был?»

«Смотрел, как скачут эти четвероногие придурки, — фыркнул голубь. — Чем мне еще было заниматься? И, в отличие от тебя, с воздуха, а не забившись на какое-то подобие насеста, откуда ничего не видно. Ну что, где моя благодарность? Я, вообще-то, жду».

«Спасибо. Со ставкой ты оказался прав», — признал я.

«Я всегда прав, — ответил Каладрий, летающее воплощение скромности. — Сколько выиграл?»

«Две тысячи на ставке и еще десять проспорил мне один малолетний грубиян. Всего двенадцать».

«Тысяча пойдет мне на зерно, — тут же постановил голубь. — В качестве платы за хороший совет. А лучше две».

«Ты же столько не склюешь», — изумился я.

«Не склюю, так понадкусываю! — отрезал Каладрий. — Знаешь, как приятно будет видеть твою физиономию, когда ты будешь расставаться со своими любимыми деньгами?»

Вот ведь скотина. Специально хочет лишить меня самого дорогого.

«Откуда ты узнал, что Уголек придет первым?»

«Слышал, как его тренер и жокей обсуждали, что он сейчас в очень хорошей форме. Мол, конкуренты ему только Призрак и Вулкан, но, если они перед заездом будут нервничать, победа в кармане».

«А они нервничали?»

«До того, как я прилетел и рассказал им, какие ужасы ждут их после смерти, нет», — невинно ответил голубь.

«Каладрий, ну ты и…»

Я восхищенно покачал головой, не зная, ругать мне демона или хвалить. Наверное, все же хвалить, ведь благодаря ему я утер нос Волконскому и стал на двенадцать тысяч богаче.

«Я ужас, летящий на крыльях ночи», — возвестил голубь.

«И гроза всех птичников. В общем, спасибо тебе, — еще раз поблагодарил я питомца. — Ты мне очень помог».

Хоть Каладрий и был бесплотен, я практически видел, как он горделиво выпятил грудь.

— Граф, вы как будто о чем-то задумались, — обратилась ко мне Березова. — Раз вы оба забрали свои выигрыши, может быть, пойдемте? Скоро будет еще один заезд.

— Ах да, конечно. Простите, сударыня, — извинился я. — Очень за птичку свою переживаю. Он у меня очень прожорливый.

Все той же компанией мы посмотрели еще три заезда. Каладрий смылся (подозреваю, полетел искать ближайший птичник), так что теперь в советчики я призвал Шереметьева. Дмитрий явно разбирался в скачках, но, увы, после первого заезда фортуна от нас отвернулась. Похоже, решила, что после такой большой удачи рассчитывать на дальнейшие ее милости было слишком нагло. Зато за это время я узнал и тут же забыл кучу новых терминов и тонкостей. О скачках Шереметьев готов был болтать без умолку.

Наконец, лишив меня двухсот рублей и веры в мою бесконечную удачливость, последний заезд закончился. Поскольку наша ложа после первого заезда решила действовать слаженно, проиграли мы все дружно. Шереметьев, как обычно, взял даму под руку, и мы начали спускаться вниз. Комната тотализатора, увы, нам на этот раз не понадобилась.

— Предлагаю вечером продолжить веселье, — заявил Шереметьев, как только мы вышли на улицу. — Всего лишь несколько заездов — это возмутительно мало! Было бы неплохо осчастливить своим присутствием какой-нибудь игорный клуб.

— Боюсь, для молодой дамы это не будет прилично, — усомнилась Березова.