Граф Луканор

Так и вы, сеньор граф Луканор: если хотите заслужить благоволение господа и приобрести добрую славу в мире, делайте добрые дела, делайте их от души и нелицеприятно; остерегайтесь всего более гордости, будьте смиренны, но без ложного благочестия; ведите дело так, чтобы вы себя смиряли сами, не позволяя унижать вас другим. Никогда не унижайтесь перед могущественными гордецами, но пусть люди, смиряющиеся перед вами, найдут в вас совершенное смирение жизни и добрых дел.

Графу очень понравился этот совет, и он обратился к богу с молитвой о том, чтобы всегда исполнять и соблюдать его.

Дону Хуану этот пример понравился больше всех остальных. Он велел занести его в свою книгу и прибавил следующие стихи:

Всего превыше бог смиренных почитает.
Всевышней волей гордецов уничтожает.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ КНИГИ о графе Луканоре и о Патронио

РАССУЖДЕНИЕ, КОТОРОЕ ДОН ХУАН ДЕЛАЕТ ИЗ ЛЮБВИ К ДОНУ ХАЙМЕ, СЕНЬОРУ ШЕРИКИ

Я, дон Хуан, сын весьма благородного инфанта дона Мануэля, главный начальник пограничных земель и королевства Мурсии, закончил содержащую примеры книгу о графе Луканоре и о Патронио и написал ее так, что ни сама книга, ни пролог не представляют никаких затруднений для понимания. Я поступил так потому, что не имел литературного образования, и потому, что хотел принести пользу другим, столь же малообразованным людям. Вот почему я старался как можно проще излагать свои мысли, поясняя их самыми убедительными примерами. Но дон Хайме, сеньор Шерики, человек, которого я люблю больше всех в мире, сказал мне, что ему хочется, чтобы мои книги говорили более темным языком, и попросил меня написать новую книгу именно таким языком. Я отлично знаю, почему он так сказал. Ум у него тонкий и глубокий, простая и ясная речь кажется ему необразованностью. Теперь ясно, почему я до сих пор писал общедоступным и легким языком; но далее я хочу, насколько могу, исполнить его желание и буду говорить в этой книге о вещах, которые полезны людям для приобретения земных благ, чести и богатства, а также и для спасения души. Конечно, это вещи не очень тонкие, говорить о них совсем не то, что рассуждать о предметах богословия, метафизики, философии, природы, морали или какой-либо иной глубокой науки; но что же делать? Зато эти предметы вполне подходят к моему уму, и для меня и моего положения полезнее говорить о них, чем о каких-нибудь других. И так как вещи, о которых я намерен говорить, сами по себе вовсе не тонки, я предупреждаю здесь, что с божьей помощью я буду высказывать их такими словами, что поймет их только человек умный, как дон Хайме. Те же, кто будет не в состоянии понять, пусть винят не меня, а дона Хайме, по просьбе которого я так поступил, и самих себя, потому что не могут или не хотят понимать.

Пролог, в котором объясняется, почему я написал эту книгу таким, а не иным языком, закончен; приступаю теперь к самому изложению, и да поможет мне господь, чтобы книга моя снискала благоволение перед ним, чтобы она принесла пользу слушателям и читателям, чтобы в ней не было сказано ничего позорного или вредного. Я думаю, что в этой книге и в других, которые я написал на все случаи и дела жизни человеческой, внимательный читатель найдет полезные указания. Однако в этой книге я не поместил ничего такого, о чем была речь в других книгах; кто хочет прочитать обо всем, пусть познакомится со всеми моими книгами. Прислушайтесь же к тому, как и о чем беседует Патронио с графом Луканором.

— Сеньор граф Луканор, — сказал Патронио, — до сих пор я говорил с вами как только мог яснее; теперь, согласно вашему желанию, я буду говорить о тех же предметах, но иным способом, не так, как в первой книге. Первая книга кончена. Вторая начинается так.