Граф Мирабо

– Превосходно, превосходно! – воскликнул Клавьер в то время, когда Мирабо и Дюмон бросились в объятия друг друга, сердечно закрепляя свое соглашение.

Повеселевший и успокоенный, Мирабо освободился из объятий Дюмона и сказал:

– Быть может, я обладаю весьма немногими добродетелями, но в том, что я имею сердце, созданное для дружбы, никто мне не откажет. Ваши слова, Дюмон, проникли в меня, как живительная утренняя роса, и вы можете быть уверены, что семя взойдет, как вы того желаете. Я люблю вас и потому слушаюсь вас.

– Куда мы направимся, в Большой Трианон или в Малый Трианон? – спросил Клавьер, когда они остановились на месте, откуда были видны оба знаменитых замка на недалеком расстоянии один от другого.

– Кажется, целью нашей прогулки был Малый Трианон, – сказал Мирабо, быстро направляя свои шаги к очаровательному павильону, куда товарищи последовали за ним.

– Ах, – сказал Клавьер с усмешкой, – наш друг желает затеряться в идиллическом местопребывании прелестной королевы. Да, Мирабо, мы заметили, как сегодня во время заседания глаза ваши были обращены только на королеву, сидевшую как раз перед вами, точно бледная Магдалина, под золотым балдахином. Что выйдет из этого, друг мой? Если вы серьезно влюбитесь в королеву, то революция может просвистать вам в след, потому что тогда Мирабо окажется Ринальдо в очарованном саду Армиды[16].

– Очарованный сад Армиды, – сказал Мирабо, с улыбкой указывая на Малый Трианон, – есть прекрасный английский сад, разбитый по собственному плану Марии-Антуанетты, не имеющий в себе ничего романтического. Я уже заметил, что вы, женевцы, сильно предубеждены против Марии-Антуанетты и стараетесь действовать всюду против нее. Не может быть, чтобы вашим политическим лозунгом было произвести первое нападение на прекраснейшую в мире женщину.

– Мирабо, Мирабо, – возразил Клавьер, грозя ему пальцем, – видно, что очарованный Армидин сад, хотя и в английском стиле, обольстил тебя! Ты вдруг удивляешься сегодня, почему мы стараемся возбуждать умы преимущественно против королевы? Красивая женщина есть, собственно, самое уязвимое место монархии. Нападать же на крепость нужно всегда там, где ее легче взять. Мария-Антуанетта, встав перед троном Франции, дразнит народ. Все, что в нее попадет, пошатнет и престол; не может быть иначе. Неужели действительно королева кажется тебе столь прекрасной? Прекрасен у нее лишь цвет лица, но разве можно влюбиться в цвет лица?

– Ты, по обыкновению, злой насмешник, Клавьер, – возразил Мирабо с видимым неудовольствием. – Вашим республиканизмом вы хотели бы уверить меня, что не можете признавать красоты там, где она есть. Оставьте! Если вы позволяете английскому правительству платить вам жалованье за то, чтобы выступать в поход против женской красоты, то пути наши могут легко разойтись!

– Мирабо и вправду сердит! – засмеялся Клавьер, обращаясь к Дюмону и Дюроверэ, а те, обнимая Мирабо, старались дружескими шутками вновь его задобрить.

Они направились теперь к замку. Мирабо предложил войти в сад, вход в который, по случаю обеда королевы в Версале, был сегодня открыт для публики.

В аллеях сада Мирабо встретил многих депутатов, в том числе представителей третьего сословия, виноторговца из Бордо Бернара Валентена и земледельца Шуази из Шалона-на-Марне, пришедших сюда под впечатлением самых невероятных историй о дворе, королевской семье и тайнах Версальского и Трианонского замков, рассказанных им хозяевами помещений, где они остановились в Версале.

– Где тут могут быть, граф Мирабо, эти скандальные petis appartements, – спрашивал Бернар Валентен, – где, говорят, сохранились до сих пор следы оргий Людовика XV?

– А королева Мария-Антуанетта действительно ли проделывает здесь, в Трианоне, такие ужасные вещи, граф Мирабо? – допытывался землевладелец Шуази. – Говорят, что она спит на кровати Дюбарри, любовницы Людовика XV, а уж это для королевы совсем неприлично.

– А правда ли, – начал опять Бернар Валентен, – что в то время как король идет спать в 11 часов, она остается здесь на террасе и возится со всякими людьми, в последнее время с каким-то приказчиком из магазина. Правда ли это, граф Мирабо?

– Правда ли, граф Мирабо, – спрашивал опять другой, – что королева ведет страшно расточительную жизнь и что даже при ночных рубашках у нее бриллиантовые запонки, цены не имеющие? Удивительно ли после этого, что с финансами Франции так плохо?

– Правда ли, граф Мирабо, – говорил бордоский виноторговец, – что Трианон называется теперь также малой Веной, или малым Шенбруном, и что в одном из погребов замка устроена тайная австрийская канцелярия, где работают для того, чтобы в один прекрасный день продать Францию целиком Габсбургскому дому?

Клавьер и его оба друга потирали себе руки от удовольствия, а Мирабо серьезно и неодобрительно качал головой, затем, обращаясь к обоим господам, сказал: