Граф Орлов и мелкий фюрер (СИ)

И никто не знал, что мягкий тёмно-розовый шарф Александр Григорьевич в тот день зачем-то унёс с собой. Завтра придётся вернуть, конечно, но если мелкая фюрерша надеялась забрать вещичку после ухода преподавателя, её ждёт разочарование…

========== 4. О шутках юмора или газету мне, газету. ==========

Пятница — это замечательный день, когда студенты радуются, несмотря ни на что, как же, можно оторваться и выспаться! И когда у Ани по расписанию нет пары английского языка, но к Александру Григорьевичу всё равно идти пришлось, шарф же. После четвёртой пары универ, как правило, начинал пустеть, и быстрее всего закономерно исчезало большинство преподавателей. Александр Орлов в этот раз не исчезал, ждал странное существо, числящееся у него на первом курсе. Аня об этом не знала и костерила себя за рассеянность и глупую привычку откладывать всё на самый последний момент, шагая по пустым коридорам и лестницам. А если Александр Григорьевич уже ушёл? А если не ушёл, как в глаза ему смотреть и что говорить после вчерашнего позора? Не только неуклюжая и не в меру говорливая, так растяпа… Да и вообще, за сегодняшний день шарф вполне могли свистнуть. Это в том случае, если он вчера ещё в стенах универа остался… Шарф-то, как раз, вчера обитель знаний покидал, но об этом Аня тоже не знала.

Тёмная металлическая дверь была ещё не заперта, и девушка, надеясь на чудо и одновременно задаваясь вопросом «А что, собственно, делать, если чудо совершится?», тихонько поскреблась в дверь деревянную, потом надавила на ручку. К удивлению, облегчению и ужасу студентки, дверь поддалась, и ей ничего не оставалось, кроме как поправить рюкзак за спиной, судорожно и вполне бесполезно пригладить волосы… и, наконец, войти.

Александр Григорьевич сидел за неизменным своим столом, на котором, правда, не было никаких бумаг, и до того, как в дверь постучали, непедагогично раскачивался на казённом стуле. И гипнотизировал взглядом вязанную прелесть, аккуратно сложенную в центре стола. А потом в аудиторию просочилась очень виноватая на вид Самошина, и пришлось стать серьёзным и строгим педагогом.

— Здравствуйте, Александр Григорич, — тихонько поздоровалась вежливая студентка, неуверенно семеня к преподавательскому столу.

— Здравствуй-здравствуй, Самошина, — бодро отозвался Граф. — За имуществом пришла?

— Ага, — сказала Аня уже у самого стола и улыбнулась немножко извиняющейся улыбкой.

— И что его, отдавать тебе, что ли? — с сомнением спросил мужчина, наблюдая за сменой выражений лица своей студентки. Вот улыбка из извиняющейся трансформируются в смущённую, потом в удивлённую, на щеке появляется ямочка, одна бровь забавно приподнимается. Глаза из каре-зелёных становятся просто зелёными. Во превращение, хамелеону и не снилось! — Ну что ты удивляешься? Ты тут оставила такой замечательный шарф. Я его сберёг. И вот отдам я тебе шарф, а ты мне что?

— Я с вами вчера печеньками поделилась! — с обидой в голосе напомнила девушка, округляя глаза и театрально вздёргивая брови.

— Но это было вчера, — серьёзно возразил Александр Григорьевич и придвинул шарф к себе, чтобы Аня не дотянулась. — А вчера я поймал твой пенал. К тому же, у тебя, оказывается, вон какой яркий платок есть. Не жадничай.

— Ну Александр Григорич… — просительно протянула Аня, с удовольствием помогая преподу ломать комедию и чувствуя себя при этом крайне странно. Она даже попыталась незаметно стянуть предмет спора прямо из-под рук Александра Григорьевича и, кажется, весьма его при этом позабавила.

— Что, всё-таки отдать? — прищурился Граф. И задумался, пригребая шарф ещё ближе к себе. — Чего бы у тебя за него попросить, Самошина?

— А чего у меня за него попросить? — чуть напряглась Аня. Сердце как-то очень не кстати снова попыталось экстренно пробраться к пяткам. И вообще, весь организм какие-то странные процессы запустил. Без участия мозга, видимо. Александр Григорьевич думал.

— Даже не знаю, — мужчина откинулся на спинку стула. — Чай мне заваривает Антонина Юрьевна. По сыну она, видишь ли, скучает. Песни ты и так поёшь всё время. Стихи рассказывать ты уже слишком большая… — Александр Григорьевич позволил себе намёк на улыбку и неожиданно выпрямился, сверкнув глазами. — Знаешь что, Самошина? А нарисуй мне газету, — предложил он, опираясь локтями о стол.

— Какую газету? — не въехала Аня. «Нипаняяятна-а-а!» — стонал перегруженный за пять дней учёбы мозг.

— Настенную. Плакат мне нарисуй. В других аудиториях хотя бы портреты классиков висят, а в этой стены голые, — посетовал Граф. И выглядел он в своём тёмно-сером костюме, с чуть лохматыми чёрными волосами и добрыми смешинками в глазах сногсшибательно. По крайней мере, единственной благодарной зрительнице захотелось присесть. На стол…

— А на какую тему? — спросила девушка, спешно возвращая на лицо потерявшееся «так и надо».

— На тему плюсов изучения английского языка и посещения моих лекций, — сказал удивлённый Александр Григорьевич. Он-то пошутить хотел, а эта… Наивная душа.