Граф-пират

Вайолет будто ушла в себя. Сложила руки на коленях, выпрямила спину, ее губы сжались. Она пыталась вернуть свое привычное спокойствие после испытанной ею бури эмоций и пережитого кровавого хаоса. Но слезы ей сдержать не удалось. Они текли из глаз, застывали на ресницах, сползали вниз по щекам.

Флинт попытался заговорить. От ее слов у него захватило дух.

— Вайолет… — благоговейно прошептал он и коснулся ее щеки.

Ее кожа была нежной и горячей от волнения, Как у женщины, со страхом познавшей свою беспомощность. Флинт знал столько слов на разных языках, хотя многие из них и были всего лишь ругательствами, но сейчас не мог подобрать ни одного. Возможно, гнев и отчаяние Вайолет происходили оттого, что она понимала намного лучше самого Флинта: как страшно любить. За видимой красотой этого чувства скрывается ужасная истина о том, что оно может быть потеряно в мгновение ока, если в руке в нужный момент не окажется заряженного пистолета. И именно эта любовь открыла Вайолет то, что она в состоянии убить. Она была способна на большое чувство, но прежде ей уже приходилось терять, и она предпочла бы убить, чем позволить этому случиться снова. И тем не менее они оба знали, что, когда Флинт поймает Лайона, ее сердце будет разбито. А он его поймает.

Именно любовь к Лайону, которого он должен был уничтожить, победить, передать в руки правосудия, и привела ее сюда.

— Вайолет, — повторил Флинт.

Его голос прозвучал более сурово, чем он хотел. Внезапно он испугался нежности, отвел волосы от ее лица, уверенный, что ласковое прикосновение станет последней каплей, коснулся рукой ее затылка, перебирая разлохмаченные волосы.

— Вайолет…

Она подняла глаза, и Флинт не сумел устоять перед неистовой нежностью и сомнением в ее взоре.

Он прикоснулся к ее губам. Сейчас только это пришло ему в голову.

И то, что начиналось как попытка утешить, превратилось в настоящий шквал, когда отступила ярость и на волю вырвалось сдерживаемое желание.

Их губы слились, и в этот раз что-то глубоко в нем, что-то никогда прежде не затронутое шевельнулось и запылало. Флинт застонал. Желание сводило его с ума, все его тело содрогалось от страсти к этой женщине, к ней одной, руки слепо искали ее груди, пальцы грубо ласкали соски сквозь шелковую ткань, пока она не вскрикнула от наслаждения. Потом его рука скользнула по ее талии и задрала подол платья. Флинт толкнул Вайолет на кровать, прижал своим телом к матрасу.

— Тише, — пробормотала она, когда они снова принялись страстно целоваться, словно это ему требовалось утешение, когда он прижался лицом к ее шее, поцеловал бьющуюся жилку, поцеловал веки, чтобы ощутить соленый привкус.

Опираясь на дрожащие руки, он сжал Вайолет в объятиях, глядя на ее сияющие глаза, бледное, неистовое лицо и спутанные волосы. Она потянула вверх его рубашку, небрежно подоткнула ее и пальцами с силой провела по груди. Флинт уцепился за край ее корсета и стянул его вниз. Вайолет прижалась к нему грудью, они оба сходили с ума от желанного прикосновения.

Она уже стала расстегивать пуговицы на его брюках, умело высвободила его набухшую и пульсирующую плоть и принялась поглаживать.

— Вайолет…

Голос Флинта охрип, он слышал его будто со стороны. В нем были восхищение и предупреждение, но он не собирался останавливаться. Ничто не заставило бы его остановиться, ни единое ее слово, ни единый поступок. Флинт был готов взять Вайолет с такой же страстью, с какой она была готова ему отдаться, а об остальном они подумают потом. Сейчас оправдания и взаимные упреки не имели значения.

Наконец она стянула с него брюки, ее руки скользнули ниже, обхватили его крепкие ягодицы, принялись ласкать его возбужденную донельзя плоть.

Флинт выругался сквозь зубы.

— Матерь Божья…

Это Вайолет овладела им.

— Прошу тебя, — прошептала она.

Кругом царил беспорядок. Флинт небрежно смял подол ее платья, и теперь оно складками лежало вокруг ее талии; к счастью, ему не пришлось возиться с нижним бельем. Он заметил, как на секунду расширились глаза Вайолет, когда он быстро согнул ее колени, устраиваясь между ними, увидел красивые атласные подвязки и чулки без единой спущенной петли, провел рукой по невероятно нежной коже на внутренней поверхности белых бедер, еще шире раздвигая их, и застонал от удовольствия, когда, наконец, его жадно ищущие пальцы наткнулись на влажные темные завитки. Вайолет выгнула спину навстречу ему, ахнула, и пальцы Флинта проникли между бархатистыми складками, дразня, ощупывая, а она буквально извивалась от удовольствия.

Флинт устроился поудобнее, и его плоть скользнула в ее напряженное лоно. Ее глаза расширились.

Вайолет вцепилась в его руки и с силой втянула воздух, ощутив укол боли. Ее живот вздымался, но эта боль казалась ей чем-то вроде ритуального обряда, платой, к тому же вскоре она утихла. Ей хотелось принести в жертву Флинту свою кровь. Он навис над ней, давая ей возможность привыкнуть к новым поразительным ощущениям. Вайолет издала почти животный крик удовольствия.

— Боже… я хочу… Ты должен…